Катерина Грачёва - То, чего ещё нет, уже есть

Ленка сказала, прерывая молчание:

— Я скажу, а вы не смейтесь. Однажды дома у меня хорошо пахло, я открыла форточку, а там курил сосед. Я закрыла форточку и подумала, что вот, настанет время, когда люди научатся благоухать, как цветы, и тогда они будут распахивать форточки и делиться с улицей благоуханием…

— А что тут смешного? — рассудил я. — Про святых же говорили, что после их смерти начиналось благоухание, и при жизни иногда. Почему бы и нет? Человек вообще очень много может. Вон Фёдор в одиночку за день целый хребет почистить способен. Не такое уж сверхъестественное усилие, а какой результат немаленький. А если будет больше людей, больше времени и выше цель?

Фёдор заметил:

— Когда люди научатся благоухать, как цветы, им могут и не понадобиться форточки и дома. И многое им не понадобится из того, что сейчас понастроено на Земле. Слишком многое, что даже и перечислять не станешь.

Вечером мы пошли за водой.

Я ещё никогда не ходил на ручей в сумерках. Несколько больших полян с цветами и травой в человеческий рост лежит по дороге к ручью. И когда мы шли, над травами прямо маревом стоял звон цикад и кузнечиков, и над полем плыли ароматы множества цветов. Мы шли молчаливо и слушали этот галактический звон.

Вода в ручье была ледяная, и когда я зачерпнул её, то подумал, что она не пахнет ни рыбой, ни тиной, что она очень чистая. Может быть, моя душа когда-нибудь тоже очистится, как эта вода, и моя жизнь будет ручьём сбегать с солнечной вершины и проливаться на тех, кому это нужно.

Потом мы шли обратно. Небо густо затянули облака, и оттого земля не спешила остыть, в воздухе было мягко и тепло. Стрёкот уже улёгся, и стояла тишина, колеблемая ветром. Фёдор остановился послушать эту луговую тишину, и Ленка тоже остановилась, а я ушёл дальше. Было необыкновенно хорошо вокруг. Многие цветы закрыли свои венчики, но запах их остался. Было даже как-то чудно, что я плыву в этой тишине, что так тихо и отчетливо шуршит под ногой тропинка и что в моей канистре рождаются вежливые всплески.

Один мой товарищ прочитал мои записи и сказал, что я очень наивный человек, что я верю каждому слову какого-то ходячего проповедника, что у меня глубоко несамостоятельные взгляды на жизнь и что я вообще маменькин сынок и жизни не знаю. Сначала я расстраивался по этому поводу, но потом оглянулся и понял одну вещь. У меня есть Фёдор, есть Ленка, есть те, кому нужны мои снимки и мои записки. Все это подарила мне жизнь, а я верю, что жизнь все-таки справедлива. А у моего товарища есть много самостоятельных взглядов, как он их называет, но я думаю, что это просто взгляды большинства, потому что он живёт как большинство. И я бы не сказал, что товарищ мой счастлив. А я счастлив, хотя, признаться, после встречи с Фёдором мне больше приходилось грустить, чем раньше.

Счастлив же я потому, что я знаю, зачем мне жить.

2005–2006