Эдуард Успенский - Повести и рассказы для взрослых детей

Он бросился открывать дверь.

Они обнялись. Мало того, что он был жив. Он еще и помолодел.

– Ну, проходи, проходи. Рюмка водки не помешает?

– Не помешает.

– Закусывай. Все наше, русское.

– И курица?

– Черт ее знает. Покупал в русском магазине.

– У русских сейчас все есть, – почему-то недовольно сказал Андрей. – И курицы, и лангусты, и компьютеры… – Он отодвинул рюмку. – Извини, старик… Я не люблю из рюмок…

– Ах, да… Я помню. Стакан – на три пальца, и потом – ни грамма…

– Нет. Это было раньше. А теперь и потом. Еще три и еще. Здоровье позволяет.

Выпили.

– Я должен тебе объяснить, – сказал Андрей. – Я следил за матчем. Ты был обречен, старик. С самого начала. Как был обречен тогда я. Десять лет назад. Марк перебил:

– Давай договоримся. Ни слова о матче!

– Хорошо. Не в нем, собственно, дело. Хотя и в нем тоже. И очень даже в нем… Ты помнишь, старик, я помирал… Жуткая гадость не иметь надежды… И вот, за пару недель до финиша, появляется некий субъект с чемоданчиком и показывает мне таблетку. Одну такую, беленькую, не больше растворимого аспирина… Вот, говорит, молодой человек… Вот эта самая пилюлька может вас спасти… Не удивляйтесь… не удивляйтесь. Там, откуда я прибыл, научились… И он показал на небо… «Вы ангел?» – спросил я. «Нет, уважаемый… – Он закатал рукав, и его кожа блеснула странным зеленоватым светом… – От вас требуется только одно… Подписать кое-какие бумажки и заниматься своим делом»… Ты помнишь, старик, я тогда придумывал схемы, принципиально новые… Они потом вызвали «бум». Естественно, я согласился. «Но, – сказал тот субъект, – дело не ограничится таблеткой. Время от времени вас придется контролировать. Поэтому не следует нарушать договор. И еще, молодой человек. Никому ни слова. Ни одной душе…» И я выжил, старик… Врачи говорили, что случилось чудо. Такое бывает не чаще, чем «десять в минус двадцатой степени»… Через день я прыгал и плясал на вечеринке… был полный отпад… Все выглядели обиженными… Они меня так жалели, а я… Но теперь я понял, нет, естественно, не теперь. Я понял чуть раньше. Лет пять назад. Все, что у нас происходит… Это «наше чудо», эта новая эпоха, это всеобщее счастье… это нашествие компьютеров – все это не просто, нет… Кто-то уж очень умело поливает росточки, и я даже догадываюсь кто… И еще тебе скажу – я знаю зачем. Это настолько чудовищно, что я решил нарушить договор. Когда я смотрел твой матч, я твердо решил это сделать… И будь, что будет! Все!

Неприятности сыпались на Гарднера, как на последний биллиардный шар на столе у плохих игроков. Его били со всех сторон.

Друзья-шахматисты разочаровались в нем. Еще бы, он был первый шахматный гений, многие, хоть сквозь зубы, но признавали это. И вот гений проиграл. Это было больше, чем поражение человека, это было поражение человечества.

Многие газеты глупо ликовали:

«ПОСТУПЬ ЦИВИЛИЗАЦИИ НЕОСТАНОВИМА…» – «Дайджест-мен».

«ВЧЕРА ЗАКОНЧИЛОСЬ ВРЕМЯ ОДИНОЧЕК…» – «Авиа-мэгэзин».

«ФИРМА „ФИЛЛИПОК“ ВЫХОДИТ В ЛИДЕРЫ…» – «Ньюсуик».

Пожалуй, только «Нью-Йорк-таймс» была сдержанной: «Вчера наш шахматный гений был превращен в начинающего третьеразрядника. Это скорее печальный факт, чем вызывающее восторг событие. Но таков итог состязаний человека с машиной. Странно, если бы компьютер не выиграл. Несколько миллионов операций в секунду, все знаменитые шахматные партии, сыгранные великими мастерами за много лет, заложены в него.

Мы можем наградить победителя венком, но не можем с ним выпить бокал шампанского. У победителя произойдет короткое замыкание.

Интересно, какую следующую высоту возьмут машины?

Рисуют они уже в стиле „догнать и перегнать Рембрандта“. В течение пяти секунд пишут десять новых фуг Баха. Создают такие детективы, какие не снились Сименону. Нужны ли им люди?..»

Гарднер оказался на дне пропасти.

– Боюсь, что мы с тобой остались вдвоем, – сказал ему вечером Хопкинс.

– Втроем, – ответил Марк. – С нами еще Даша.

– Которой сейчас с нами нет, – подхватил приятель.

– Неужели во всей стране сейчас живут одни болваны? – возмущался Гарднер.

– Я понял это еще три года назад. Гарднер решил выйти в телевизионный эфир. Герой без микрофона – это не герой.

– Ну, конечно, – сказал ему заведующий первым каналом, – мы с удовольствием дадим вам время. В десять минут вы уложитесь, сегодня, во время Парада Звезд? Нет, это много, пяти минут вам хватит?

«Было время, когда из-за моего выступления отменяли даже Парад Звезд», – подумал Гарднер, но спорить не стал. Хорошо, что хоть так вышло.

– Значит, в восемь двадцать пять мы вас встречаем в холле и сразу в студию, – сказал заведующий.

В прошлые времена Марк везде появлялся со свитой. Тренеры, журналисты, телохранитель – где все это? Он стал одиночкой. Только верный Хопкинс ходил с ним повсюду побитой собачкой.

Холл первого канала. Пальмы чуть ли не с кокосами. Кресла, зеркала.

Его встретил сам заведующий каналом.

– Проходите в студию. Сейчас допоет Холендро, и эфир ваш. Вы оба будете выступать?

– Пожалуй, я в следующий раз, – отказался Хопкинс. – Где у вас бар?

В студии кричал и кривлялся некто в прозрачном костюме. И неясно было, то ли это мужчина, поющий фальцетом, то ли женщина, поющая тем же фальцетом, то ли выступает высококлассный пародист, могущий изобразить кого угодно. Слов было не разобрать, но напор был сильный.

Только певец (или певица) закончил выступать, ведущий представил Гарднера:

– Сейчас, уважаемые зрители, у нас в студии человек, бросивший вызов могущественному шахматному компьютеру фирмы «Филлипок». Нет нужды называть его фамилию, но все же я назову – это Марк Гарднер. Вы знаете наш телефон. Можете задавать ему вопросы.

– Не надо задавать мне вопросов, – начал Марк, – я сам их буду задавать. Дорогие зрители, соотечественники. Хотите ли вы быть творцами, изобретателями, открывателями нового? Хотите ли вы быть хозяевами в своем доме? Или вам нравится роль обслуживающего персонала при домашних компьютерах? Да, я проиграл… и это повод задуматься всем нам! Так ли это хорошо, когда вместо наших мозгов работают полупроводники. Так ли это хорошо, когда ребенок, чтобы умножить два на два, хватает счетную машинку. Очень ли это здорово, когда наши матери, вместо того чтобы играть с внуками, надевают на голову обручи с пустыми иллюзиями в девятьсот серий. Когда кончается последняя, их уже можно хоронить, все, жизнь закончилась, прошла мимо.

Голос Марка креп, даже работники студии, привыкшие к любым речам, стали внимательно его слушать. Фальцетное Холендро тоже никуда не ушло, хотя его музыкальная установка была уже собрана и аккомпаниаторы стояли у входа.