Зоя Журавлёва - Сними панцирь!

Папа посмотрел на часы и говорит:

— Пожалуй, пора!

Арина скорей гольфы надела. Арина у нас всегда что-нибудь вспомнит в последний момент. Вдруг вспомнила гольфы. Белые надела.

— Песок в сандалеты налезет, — говорю я.

— Ага, — смеётся папа. — Ты уж не отстанешь!

Я тоже за гольфами побежал. У меня тоже есть. Только белых не нашёл. Ладно, пусть голубые. Голубые даже красивее. Я совсем не потому, что Арина надела. Я, может, сам по себе тоже бы надел. А папа говорит:

— Сколько можно копаться? Вот ещё — детская привычка!

Папа не понимает, когда копаются. Мой папа всё успевает, потому что всё делает быстро и в своё время. Утром он сразу вскакивает. В своё время. Вечером он засыпает мгновенно. Падает на кровать и уже спит. А я засыпать сразу не умею. Лежу, лежу, о чём-нибудь думаю. И потом уже засыпаю, постепенно.

Теперь Арина причёсывается, в последний момент. У неё волосы так блестят, жёлтым, рыжим немножко блестят.

— Может, и мне причесаться? — смеётся дядя Володя.

Дяде Володе причёсывать нечего, вот он и смеётся. Он в панамке ходит, как девочка. У дяди Володи раньше дремучие волосы были, а потом от нашего солнца пропали. У нас солнце отчаянное, все голову от него закрывают. Косынкой, тюбетейкой. Кто чем. Только папа безо всего ходит, не боится. У него волосы жёсткие, никакое солнце их не берёт.

— Пошли, пошли, — торопит всех папа.

И мы сразу пошли. Арина, мой папа, дядя Володя, Марина Ивановна в новом платье, толстый Витя, его мама тётя Наташа Сапарова, его папа дядя Мурад Сапаров, Вета с метеостанции, шофёр Боря и я.

Мы все идём московский поезд встречать.

Раньше московский поезд у нас не останавливался. Он скорый. Он мимо нас ночью шёл. А теперь он стоит целые две минуты. Это папа добился, чтобы скорый у нас останавливался.

Мы в пустыне живём. К нам учёные со всех концов едут, изучать пустыню. У нас заповедник.

Раньше нужно было вылезать на соседней станции, ночью, и ещё добираться тридцать километров, чтобы к нам попасть. А ведь мы не можем всех обеспечить машиной! Машина, например, ушла на наблюдения. Или вообще сломалась, мало ли что. Тогда к нам добирались на верблюдах. Когда верблюд садится, он сразу поджимает ноги. Мгновенно. Будто ему стукнули под коленки. А лететь с верблюда очень высоко, особенно с вещами. Приборы, если с верблюда летят, сразу теряют точность. Это научные приборы, они капризные.

Вот папа и добился, чтобы скорый у нас останавливался.

Мы до перрона быстро дошли. У нас всё рядом.

Только Витя немножко отстал, он всегда отстаёт. У нашего Вити неправильный обмен веществ, он не виноват, что он толстый. Если бы у меня был такой обмен, неизвестно, какой бы я был, папа говорит. Как бы я отставал — никому не известно. Или у Арины, например, был бы такой обмен. Но у нас с Ариной ничего нет, мы худые, нас кормить и кормить надо. А Витю не нужно кормить, он и так толстый. Витю нужно, наоборот, ограничивать. Но Витя как раз не любит, чтобы его ограничивали.

— Не беги, Виктор, — говорит папа. — Успели.

Оказывается, мы рано пришли. Скорый поезд опаздывает. Он, конечно, скорый, но что-то его в пути задержало. Приблизительно на двадцать одну минуту, сказала нам Люба — дежурная.

Она по перрону ходит. И нервничает. Даже губы кусает, так она нервничает.

— Ты чего это нервничаешь? — удивился папа.

Оказывается, у Любы кот пропал. Она кота ночью выпустила, на минутку. И вот он пропал. До сих пор нет. Люба уже всюду искала. Звала. Молоко ставила на перроне, его птицы выпили. А кота нет. Люба даже бегала по следам. Следов много, она только запуталась. Люба надеялась, что он хоть к московскому поезду придёт. Они всегда этот скорый вместе встречают. А кота нет.

— Часы, наверно, дома забыл, — шутит дядя Володя.

Но Любе не до шуток. Этот кот у неё прямо как человек. Такой преданный кот! Люба к нам с Украины приехала. И кот за ней приехал, с Украины.

Он вот как приехал. Люба на Украине в селе жила. И этого кота отняла у мальчишек. Мальчишки его мучали, загоняли в пруд. Он ещё был котёнок, а у Любы вырос. Потом Люба техникум окончила и решила ехать сюда, в пустыню. Люба чемодан собрала, попрощалась со всеми и поехала на станцию. Вдруг видит: кто-то сзади бежит по дороге. Село уже проехали, а кто-то бежит. Это Любин кот. Бежит и кричит, как человек. У Любы прямо сердце перевернулось. Машину, конечно, остановили, и Люба кота взяла с собой. Она его в корзинке везла. Как будто грибы. И он всю дорогу молчал. Никто в поезде даже не подумал, что в корзинке кот. Это такой кот!

А теперь он пропал. Люба боится, что его ежи съели.

— Твоего кота только леопард может съесть, — говорит папа. — А леопарды теперь редкость. Зря ты боишься.

Любин кот сам кого хочешь съест. У нас в заповеднике его даже собаки боятся. Кот мимо идёт, а собаки уже морды прячут. Если не спрячешь, этот кот кинуться может. Всю морду исцарапает. Кому хочется с исцарапанной мордой ходить! Собаки под крыльцо от этого кота прячутся. Вот какой Любин кот!

Но Люба всё равно боится, говорит:

— Вы его не знаете. Он бы обязательно к скорому вышел. Его, наверное, в живых уже нет.

Она это просто чувствует сердцем.

Вдруг дядя Володя говорит:

— А ведь верно! Вышел!

Кусты у перрона зашевелились. И кот из них прыгнул. Он бежит по перрону, боками дышит. Уши прижал. Хвост отставил, пушистый, как у лисы. Так бежит! Чувствует, что опоздал. Он прямо к своей Любе бежит.

У него что-то торчит изо рта.

Дядя Володя у кота на дороге стоит. Он нагнулся, а кот как на дядю Володю фуркнет! Фуррр! И изо рта пёрышко уронил. Дядя Володя посмотрел.

— Кажется, жаворонок, — говорит.

Потом папа посмотрел:

— Хохлатый жаворонок. Неплохо, бандит, время провёл.

Вот как Любин кот время провёл. Он был на охоте. Он за птицами, значит, охотился. Такой хищник! Этот кот в пустыне не пропадёт. Люба зря беспокоилась. Он себя прокормит. Подбежал к Любе и давай ей об ноги тереться. Трётся и ещё поёт. Грубым голосом. Вот, мол, я какой, котик, ласковый. Доволен, конечно, что к поезду успел. Что опять свою Любу видит. А Люба так просто счастлива, сама сказала.

У неё сразу от сердца отлегло. Теперь Люба на нас взглянула.

— Чего это вы такие нарядные? — говорит.

У Арины белые гольфы. А у меня — ещё лучше. Голубые гольфы. Резинка немножко трёт — это с непривычки. Зато гольфы! Ещё Люба увидела на Марине Ивановне новое платье. Это такое платье! Шикарное. Люба никогда такого платья не видела. Оно с красными цветами. И ещё — с белыми. И чуть-чуть с синими. Цветы на платье так перепутались, что его можно разглядывать, как ковёр.