ИОСИФ ЛИКСТАНОВ - ПРИКЛЮЧЕНИЯ ЮНГИ [худ. Г. Фитингоф]

— Учись, учись понимать флот! Подрастёшь — узнаешь, как флот красным стал. Дело нужное, если хочешь настоящим моряком быть, а не из-за ленточек.

Алексей Иванович был доволен мальчиком. Митя не боялся работы, быстро соображал, не лез к старшим с лишними вопросами — словом, не мешал. Всё это оценили на корабле. Заметил это и командир «Быстрого», видевший Митю и у камбуза и у торпедного аппарата. Командир по этому поводу сказал несколько слов боцману.

В конце обеда Митя спросил Щербака:

— Дядя Алёша, а в Кронштадте вы мне позволите на «Быстром» бывать?

Боцман сказал:

— Что ж, бывай у нас, пока в школу не пойдёшь. Может, и в плавание иной раз будем брать. Только неудобно тебе в твоей курточке да кепочке. Придётся серую рабочую робу пошить и бушлатик… Вот насчёт бескозырки не знаю, как быть, — позволит ли тебе командир ленточку «Быстрого» носить? Дело это серьёзное — корабельное имя.

Алексей Иванович подумал и добавил:

— Специальность будешь осваивать сигнальную.

— Как Витя? — обрадовался мальчик.

Витя, Витя, ты слышишь, что сказал боцман твоему другу?

Нет, ничего не слышит Виктор… И в его судьбе происходят важные, очень важные перемены, и в судьбе Ионы Осипыча, и в судьбе маленького рыжика — Мити.

Скубин только что закончил разговор с Виктором. Остап и Ламин, улыбаясь, смотрели на мальчика, когда дверь каюты открылась и вошёл сияющий ревизор Ухов. За ним вплыл Иона Осипыч, неся в вытянутых руках поднос. Ухов, обычно медлительный и спокойный, на этот раз проявил большую расторопность: выхватил из рук Ионы Осипыча поднос, поставил его на стол, выдвинул на середину каюты стул и усадил кока, что было чрезвычайно своевременно, так как ноги уже отказывались служить Ионе Осипычу.

Показывая на него обеими руками, ревизор торжественно произнёс:

— Рекомендую победителя! Отличная оценка всех блюд и благодарность наркома.

— О, поздравляю, — сказал Ламин. — Это большая честь!

— Вот видишь! А ты, Ухов, так беспокоился, — заметил Скубин. — Словом, как видно, с тревогами покончено по всему фронту.

Виктор подошёл к Ионе Осипычу и, с трудом сдерживая радость, показал глазами на чехол, снова висевший на его поясе:

— Дядя Иона, флажки!

— Вот и хорошо, Витя! — улыбнулся ему Иона Осипыч, вытирая платком лицо и шею. — Носи на здоровье, береги, не теряй… Спасибо вам, товарищ Скубин!

— Как же всё было в салоне? — нетерпеливо спросил ревизор Ухов. — Что говорил нарком?

Иона Осипыч, ставший центром общего внимания, повёл себя с большим достоинством. Он упёрся руками в колени, склонил голову набок, для того чтобы лучше всё припомнить, и начал свой рассказ:

— Обыкновенное товарищ нарком говорил и насчёт супа-вермишель и насчёт соуса. «Вот, мол, говорит, не по секрету, как надо готовить, чтобы продукты на ветер не бросать».

— Слышишь, Ухов? — ввернул как бы между прочим Скубин. — Запомни…

— А потом и неувязка получилась, — продолжал Иона Осипыч, сконфуженно улыбаясь. — Опростоволосился я. Спрашивает меня товарищ нарком насчёт Олимпа, а я думаю себе, что насчёт ресторана «Олимп» интересуется. Нет того соображения, что ему такие глупости ни к чему. Как вышло на поверку, что товарищ нарком горой Олимпом интересуется, так мне хоть провалиться на месте. Ну, сами посудите: откуда мне знать, что на том Олимпе боги компот варили? Одним словом, необразованность свою показал. Ну, однако, товарищ нарком ничего, только усмехнулся. А уж в другой раз я на мель сел! Так сел, что уж думал, никакой буксир не стянет…

— В чём дело? — встревожился Ухов.

— Насчёт моей личности. Личность моя получилась неясная. Спрашивает товарищ нарком: «На чём в гражданскую войну плавали?» Я и рапортую: «На бронепоезде «Коммунар». А он так посмотрел на меня острым глазом и сообщает: «Ошибаетесь, товарищ: на бронепоезде «Коммунар» имелся кок с другой фамилией, а с вашей фамилией никак не было»…

Виктор слушал Иону Осипыча с большим вниманием. Последние слова Костина-кока чуть не вызвали его вмешательства: ведь он сам слышал от Фёдора Степановича, что Костин-кок проделал всю кампанию на «Коммунаре» и однажды накормил наркома обедом… Как же так?

— Что поделаешь, — продолжал Иона Осипыч, со всей остротой переживая случай в салоне. — Ну, уж тут я не сдался. Стал вот так, честь отдал и обращаюсь: «Разрешите доложить, товарищ нарком, по порядку. Как вы на бронепоезд прибыли, отпустил я, по приказу командира, из расхода бачок украинского борща — может, помните, с толчёным салом и на свежих тёртых помидорах. Так что тот борщ я варил, а вы его съели и похвалили. А что касается фамилии, так вы не сомневайтесь. Фамилия у меня по корабельной табели Костин. Это точно. Братва на украинскую её переделала. Переиначила, значит, на Костюка, а заодно отцовым именем звала, потому это моё имя церковное — Иона. А им это не нравилось. Вот и был я Костюк…

— Осип Костюк? — со странным выражением в голосе спросил Остап, который стоял позади Ионы Осипыча.

— Так точно, называли Осипом Костюком, да и сам я себя, пока в Кронштадт не вернулся, так и писал…

Он вдруг оборвал речь и оглянулся. На него в упор смотрел Остап Гончаренко.

— А вы почём такое знаете? — спросил кок.

Остап сделал шаг вперёд.

— Дозвольте, — решительно и быстро проговорил он. — Жинка у вас, товарищ кок, була? Жинка та сыночек?

— Была, — так же быстро ответил кок и привстал. — Была и жинка и сыночек. Жена при белых в лазарете померла, а сыночка…

— Митю! — подсказал ему Остап. Он раскраснелся, глаза на смуглом круглом лице блестели. — Митю Костюка! — повторил он.

— Мотю! — вскрикнул кок и вскочил. — Да хиба ж я знаю! Мотю якась гражданочка старенька унесла. Да вы скажить…

Виктор не знал, на кого смотреть. Что это творится, что творится! Его рука как-то сама собой очутилась в руке Ионы Осипыча.

— Из Карповского унесла, — быстро заговорил Остап. — Пришли мама из больницы, принесли хлопчика и кажуть: «Вот вам, детки, сирота несчастный, Митя. Пускай как наш родной будет. Его отец за радянську владу, за Советскую власть бьётся, а матери у него нет, померла в больнице». А потом мы на Мелитополыцину уехали, там и жили…

Иона Осипыч, не выпуская руки Виктора, сел. Юнга почувствовал, что Костин-кок дрожит и эта дрожь передаётся ему, Виктору.

— Костин-кок, дядя Иона! — зашептал он ему на ухо. — Митя — это Мотя? Да? Чего ты такой, дядя Иона? Мы же Мотю нашли!

Иона Осипыч сорвал с себя колпак, скомкал его, закрыл лицо…

И когда вновь открылось это круглое лицо с мокрыми от слёз щеками, все разделили с коком его радость, его счастье. Ухов обнял Иону Осипыча, Скубин крепко пожал его руку, Ламин сказал:

— Поздравляю, товарищ кок! От всего сердца поздравляю! Вчера вы думали, что потеряли Виктора, который вам вместо сына… А теперь у вас их двое. Да!.. Двое сыновей!..