Леонид Асанов - Чесма

Взгляни на карту Средиземья. В Эгейском море, ближе к восточному берегу, находится остров Хиос, отделённый от материка широким Хиосским проливом. На старинных голландских картах, какими пользовались наши штурманы, обозначен был и остров, и пролив, и бухта, название которой, никому дотоле неведомое, навсегда вошло в историю русского флота — Чесма.

23 июня 1770 года посланный в разведку корабль поднял сигнал: «Вижу неприятеля». Здесь, в Хиосском проливе, в боевом порядке стоял, поджидая нас, турецкий флот.

«Герои не спрашивают, сколько неприятеля; герои спрашивают: где?» — эти слова с младых ногтей помнит каждый русский офицер. Теперь мы знали, где неприятель, но боже, сколько же его было! Никто из нас не видывал столько кораблей сразу!

Здесь были и линейные корабли, и фрегаты со скошенными назад мачтами, и пакетботы — небольшие посылочные суда, и ярко раскрашенные гребные галеры, и вместительные барки, и бригантины с косыми парусами, и легкокрылые фелюки, и совсем уже мелочь — каики, катера.

Линейные корабли стояли на якорях в две линии, в шахматном порядке. Малые корабли укрывались под их защитой ближе к азиатскому берегу. На берегу был устроен военный лагерь, откуда турки в ходе боя надеялись получать подкрепление. А нам о подкреплении и думать было нечего. Рассчитывать можно было только на офицерскую выучку и сметку, на смертельный огонь пушкарей-бомбардиров, на отчаянную храбрость матросов.

На рассвете 24 июня наша эскадра выстроилась в линию и при попутном ветре двинулась на турецкий флот. Корабли шли вперёд медленно и плавно. Ветром наполнены белые паруса, натянуты снасти, всяк стоит на своём месте, и только вдоль бортов вьются белёсые струйки дыма от пальников, зажжённых на пушечных палубах. Тихо-тихо. Лишь чуть поплёскивает вода под бортами да слышно, как хлопают над головой флаги. И медленно-медленно, словно из-под земли выворачиваясь, вырастают перед глазами громадины вражьих кораблей…

Но вот — грянул военный оркестр на палубе «Евстафия»!

Взбодрились матросские сердца, разгорелись яростью близкого боя. Корабли наши шли, нацелившись на середину вражеской линии. Открыв огонь, они должны были поворачивать один за другим влево. Каждый выбирал себе супротивника, а дальше — как бог даст. Пушки были заряжены двойным зарядом: все знали, что бой будет не на жизнь, а на смерть.

Первым шёл корабль «Европа», под командой храброго капитана Фёдора Клокачёва. Ровно, как на параде, двигался за ним «Евстафий» с адмиралом Спиридовым на борту. Но что это?

«Европа» вдруг резко уклонилась в сторону. И это перед самым боем, на виду у неприятеля! «Евстафий» проследовал мимо, не снижая хода. Адмирал Спиридов прокричал в рупор:

— Капитан Клокачёв! Поздравляю вас — матросом!

Он не знал тогда, что «Европа» сделала манёвр, обходя подводный камень. Корабль описал петлю и снова устремился в атаку.

Теперь «Евстафий» возглавлял колонну. Он двигался прямо на флагманский корабль турецкого флота — трёхпалубный гигант «Реал-Мустафа». Подпустив поближе русский флагман, турки грянули бортовым залпом. Но лишь на миг сбилась с такта громкая и ликующая музыка. Качнувшись от удара, русский корабль по-прежнему шёл вперёд. И вот, когда офицеры «Евстафия» уже ясно различали не только фигуры, но и глаза на лицах турок, раздалось долгожданное:

— Огонь!

Корабль дружно ударил всем бортом. Длинные языки пламени скользнули над водою, словно провожая полетевшие в неприятеля ядра. Чёрные клубы порохового дыма на минуту закрыли взор. Офицеры ещё показывали друг другу на проломы в бортах турецкого флагмана, а внизу, на пушечных палубах, канониры уже закладывали в пушки «картузы» — заряды пороха, заталкивали ядра, подкатывали орудия к портам, [5] Порты — прямоугольные отверстия в бортах для пушек, расположенных на средней и нижней палубах. готовясь к следующему залпу.

И грянул бой! Турецкие ядра так и сыпались на «Евстафия».

С треском проламывали древесину, прорывали паруса. Лопнувшие снасти, как змеи, извивались по палубе. Но не останавливались ни на мгновение в страшной своей работе артиллеристы «Евстафия». Без передыху, без глотка воздуха в смраде и чёрном пороховом дыму заряжали они огромные пушки с клеймами оружейного завода далёкой Тулы, наводили прицелы, подносили пальник — и успевали отскочить, когда, изрыгнув ядро, пушка отпрыгивала назад, как живая, на всю длину сдерживавших её цепей…

Ветер внезапно затих, прорванные паруса обвисли. Лёгким, незаметным течением израненный «Евстафий» несло на «Реал-Мустафу». Когда стало ясно, что столкновение неминуемо, матросы бросились к оружию, похватали ружья, пистолеты, сабли. С корабля на корабль полетели на верёвках тяжёлые стальные крючья.

— Вперёд! На абордаж! — прозвучала команда, и русские матросы бросились на палубу турецкого корабля. Турки почти не оказывали сопротивления. Объятые ужасом, они сотнями прыгали в воду, надеясь спастись на вертевшихся поблизости мелких судах. Между тем над корпусом турецкого корабля всё выше поднимался дым, из-под палубы появлялись язычки пламени — корабль горел. Огонь побежал вверх по снастям, запылала огромная мачта. В этот миг к «Евстафию» подошло наше посыльное судно, и адмирал Спиридов, подчиняясь морскому уставу, вместе со своим штабом перешёл на него с горящего корабля.

Капитан «Евстафия» Круз отказался покинуть свой корабль в разгаре боя.

И тут пылавшая, как свечка, мачта турецкого флагмана переломилась пополам и рухнула на палубу «Евстафия», разбрасывая снопы искр. Судьба его решилась в одно мгновение: одна из головешек попала в пороховую камеру, раздался чудовищной силы взрыв, и русский корабль разнесло в щепки. Дождь обломков взлетел под облака, а потом осыпался на поверхность, калеча и топя тех, кто мог ещё спастись.

Со всех русских кораблей были спущены шлюпки, чтобы подобрать терпящих бедствие сотоварищей. Спасённых было немного. Около пятисот русских моряков нашли себе могилу в тех далёких водах. Среди уцелевших были Спиридов, бригадир Ганнибал. Матросы вытащили из воды потерявшего сознание капитана «Евстафия». Были спасены флаг «Евстафия» и почётный трофей — флаг «Реал-Мустафы».

Турецкий флагман пылал, как факел. Через четверть часа и он, в свой черёд, взорвался с ужасным грохотом.