Юрий Коринец - Привет от Вернера

Я сначала хотел, чтобы Дик пожил у нас в комнате, чтоб он так не выл по ночам, и Фатима привела его к нам, но у нас он еще больше затосковал. Он ходил по комнате, не находя себе места, а потом стал выть и царапать лапой дверь. Пришлось его выпустить. Он сразу пошел в свою комнату и лег там на подстилку, вытянув передние лапы и положив на них грустную голову. И опять устремил глаза в одну точку. Он все ждал, что Усы вернется... Он видел, как Усы застрелился, и нюхал кровь, и все понял, когда хозяина уносили санитары, а все равно ждал! Вот что удивительно!

Мы сидели перед ним на корточках – я, Гизи, Вовка и Ляпкин Маленький, – а перед самым его носом стояла миска с мясом, с замечательным свежим сырым мясом, которое мама специально купила ему на базаре, в Охотном ряду, но он к нему не притрагивался. И к миске с водой, которая стояла рядом, он тоже не притрагивался. Он совсем перестал есть и пить.

– Он объявил голодовку! – сказал Вовка.

– Он, наверное, ночью кушает, – сказал Ляпкин Маленький.

– Ты что – сдурел? – сказал Вовка, поглаживая Дика по голове.

– Не сдурел я... он ночью кушает, – повторил Ляпкин.

– Nachts? – спросила Гизи. – Warum nachts? Почему?

Она уже немножко понимала по-русски.

– Ничего он не кушает ночью! – сказал я. – Ты что – видел?

– Не видел, а так! – упрямо сказал Ляпкин. – Он кушает, чтоб никто не знал!

Надо же такую глупость сказать!

– Надо говорить не «кушает», а «ест», – сказал я.

– Это ты любишь есть, чтоб никто не знал! – сказал Вовка Ляпкину. – Тайком. А Дик не такой!

– Правда, Дик, ты не такой? – спросил я, заглядывая Дику в глаза.

Но он не шевельнулся.

Я взял миску с мясом за край, чтоб подвинуть к Дику, и случайно коснулся рукой его носа.

– Нос! – сказал я. – Какой горячий! И сухой! И шершавый!

Вовка сейчас же тоже потрогал нос. И Гизи. И Ляпкин потрогал.

– Все ясно! – сказал Вовка. – Когда у собаки горячий нос, значит, она нездорова. Мы теперь с Юркой берем над ним шефство, пока он не выздоровеет...

– Какое шефство? – спросил Ляпкин.

– Такое, – сказал Вовка. – Когда кому-нибудь плохо, над ним всегда шефство берут. Помогают ему, ухаживают, лечат...

– Я тоже... шефовать буду, – сказал Ляпкин.

– Не «шефовать», а «шефствовать»! – сказал Вовка. – Но ты еще маленький! И разные глупости говоришь про собаку...

– Я большой! – надулся Ляпкин. – Я не говорю глупости!

– Нет, говоришь! – сказал Вовка. – Сам любишь втихомолку жрать, чтоб ни с кем не делиться, а сваливаешь на собаку!

– А Гизи можно шефствовать? – спросил я.

– Можно, – сказал Вовка, подумав. – Она аккуратная...

Ляпкин совсем надулся. Он нагнул голову и смотрел исподлобья. А мы все гладили Дика по черной блестящей спине.

– Ну поешь немного, поешь! – сказал я, подвинув миску.

– Мой папа его застрелит! – сказал вдруг Ляпкин Маленький мрачным голосом. – И мы переедем в эту комнату...

– Не застрелите! – сказал я. – Дик его как тяпнет зубами!

– А мой папа ка-ак стрельнет! – поднялся Ляпкин, замахав руками. – Ка-ак стрельнет!

– Да замолчи ты! – тоже поднялся Вовка. – И уходи отсюда!

И тут вдруг вошел Ляпкин Большой. Мы сразу притихли. Ляпкин Большой остановился посреди комнаты. Его взгляд скользнул по стенам, по запыленному столу и стульям, потом остановился на нас. Мне стало страшно от его взгляда, я прижался к Дику. «Он пришел его застрелить!» – мелькнуло у меня в голове.

– Ну, когда кончится эта собачья клиника? – сказал Ляпкин Большой недовольным голосом. – Ляля, ты чего здесь торчишь? – обратился он к сыну. – Сколько раз я тебе говорил... Опять ремня захотел?

– Папа, а ты его сейчас будешь стрелить? – спросил Ляпкин Маленький.

«А рука-то у него в кармане!» – подумал я про Ляпкина Большого, и тут я не выдержал: я бросился вон из комнаты, чуть не сбив с ног Ляпкина Большого.

– Мама, мама! – кричал я на всю квартиру. – Он хочет! Ляпкин! Собаку... – и упал с рыданиями в мамины колени.

Через минуту в комнате Усов разразился скандал. Когда мы с мамой туда вошли, Ляпкин Большой стоял в окружении жильцов.

– Это... это черт знает что... – бормотал он сердито.

– Вы карьерист и жестокий человек! – кричал Зусман, весь красный, со свалившимися на кончик носа очками.

– Моему мужу тоже необходима эта комната! Больше, чем вам! – басила Жарикова, дымя папиросой.

– Плевать я хотел на комнату! – кричал Зусман. – Но пусть не трогает собаку!

– Вы не смеете пугать детей и заниматься самоуправством! – сказала мама.

– Вон он сказал, что вы застрелите! – кивнул Вовка на Ляпкина Маленького. – И что вы комнату заберете...

– Эта ошшень нехарашо – стреляйть такой собака! – сказала Гизина мама. – Das ist abscheulich, so ein Hund zu erschießen!

– Ну знаете... – развел Ляпкин руками.

– Не «знаете», а подлость! – крикнул Зусман. – И вы не смеете!

– Надоело... – начал было Ляпкин Большой.

– Это вы нам надоели! – сказал Зусман. – Все ваши интриги и подлости!

– Ну, мы пойдем, – сказал Ляпкин и шагнул вперед, чтобы взять за руку Ляпкина Маленького, который стоял позади собаки, причем немного наклонился над Диком.

И тут Дик вдруг вскочил, вырвавшись из моих объятий, и зарычал на Ляпкина Большого, оскалив огромные клыки... Шерсть у него на загривке встала дыбом...

Ляпкин Большой испуганно отскочил в сторону. Вовка схватил Дика за ошейник.

– Безобразие! – пробормотал побледневший Ляпкин Большой.

– Ничего, поделом вам! – сказала Жарикова.

– А ну-ка! – сказал Ляпкин Большой, схватил сына за руку, и они вышли.

Мы услышали, как Ляпкин Маленький громко заплакал в своей комнате, все время повторяя: «Не надо! Не надо! Ой, папочка, не надо!»

– Пороть его будет! – сказала Жарикова.

– Ужасно! – сказала мама.

– Можно, мы пойдем с Диком гулять? – спросил я.

– Мы берем над ним шефство! – важно сказал Вовка. – Гизи, Юра и я!

– Идите! – сказала моя мама. – Только не спускайте его с поводка. И ненадолго...

Но неприятности этого дня не кончились. Самое неприятное было еще впереди.

Во дворе мы с Диком обошли несколько раз вокруг Памятника, но Дик шел неохотно. Мы остановились. Сначала Вовка держал Дика на поводке. Потом я. А потом Гизи. Так мы стояли и держали его, держали, а он все стоял, опустив голову.

Тут вышел Ахмет с метлой и скребком и стал чистить двор. Он подошел к нам и погладил Дика по голове.

– Отпустите его, – сказал Ахмет. – Пусть побегает.

– Он убежит! – сказал я. – Нельзя отпускать!

– Куда убежит? – удивился Ахмет. – Зачем?

– Действительно, – сказал Вовка. – Куда ему бежать?

– Was hat er gesagt? – спросила Гизи. – Что он сказал?