Владислав Крпивин - Дагги-Тиц

Эдик оказался прав: второклассник Гусев не проник «во всю глубину». То есть далеко не все понял, что и как там в этом длинном двухсерийном кино. И знаменитое «Быть или не быть» прослушал равнодушно. Однако не отрывался до конца. И кое в чем разобрался. Прежде всего в том, что Гамлет просто задыхался от одиночества. Правда, был у него там один друг, но какой-то вареный, беспомощный. Только и сумел, что слегка утешить перед смертью… А больше всего оказался для Инки понятен поединок в конце фильма. Совсем не похожий на бои киношных мушкетеров и пиратов. Те бои тоже нравились Инки, но здесь было совсем другое. Не просто драка на шпагах, а… вот это действительно «быть или не быть»! Словно судьба самого Инки зависела от исхода. Или даже судьба всего белого света. И белый свет оказался спасен (Инки тоже!), потому что Гамлет защитил их собою. Это Инки не смог бы объяснить связно, однако ощущал душой (и вот удивительно — сосудик у глаза ни разу не вздрогнул, хотя набухли под ресницами капли)…

Марьяна и Вик долго не возвращались, фильм кончился, Инки взял длинную линейку и, словно гибким клинком, начал рассекать в воздухе обступившее зло. Он изгибался, распластывал себя в длинных выпадах, защищался от ударов, делал круговые отмашки, рубил невидимые (и в то же время черные) щупальца. Да, зло ему виделось не людьми, а сплетением колючих стеблей и ядовитых лиан. Он изрубил их и упал на тахту. И уснул, не выпустив меча…

Потом фильм в Инкиной памяти потускнел, приглох, но не забылся полностью. Иногда Инки снова сражался со злыми силами. Не с людьми, а с обступившими черными джунглями, которые надо было искрошить на кусочки. Ощущение свой гибкости, силы и ловкости всегда приносило радость, хотя и выматывался Инки немало. Сражался так он всегда только в одиночестве — или когда не было никого дома, или где-нибудь на задворках, в сухом репейнике и бурьяне.

Иногда Инки казалось, что он защищает обессилевшую, застрявшую в зарослях стрекозу…

А где она была теперь, эта Стрекоза?

В первые дни каникул Полянку отправили в какой-то летний лагерь, она обещала, что вернется через месяц, а пропала насовсем. Инки приходил к ней домой, а соседи там сказали, что все семейство Янкиных неожиданно куда-то переехало. «Нам откуль знать, в какие края? Они не докладывали. Дело известное, папаша военный, снялись в одночасье, сказали, что дочку заберут прямо из лагеря…»

Вот и все, не стало Полянки. «Может, напишет? — думал иногда Инки. И сам же говорил себе: — А куда? Она же и дома-то у меня не была ни разу, адреса не знает…»

Иногда воображал, как пробивается к Стрекозе через джунгли и она прыгает навстречу, повисает на шее (голые руки — будто прутики), но потом запретил себе это…

А в начале третьего класса случился какой-то открытый урок, на который пришли худые и толстые тетеньки, которые при Анне Романовне (она заметно обмирала) сладкими голосами задавали ученикам вопросы. Всякие. В том числе про любимые фильмы и «каких вы, дети, знаете артистов?» Один раз наманикюренный палец обратился и к Гусеву: «А ты, мальчик?» Тому бы буркнуть: «Не знаю я никого…» (что было бы всем понятно и привычно), а его вдруг словно задела коротким взмахом сумрачная музыка старого кино. Инки встал и, глядя в блестящие очки дамы из комиссии, отчетливо произнес:

— Иннокентий Смоктуновский.

— О-о-о… какие ваши дети интеллектуалы, — пропела дама. Анна Романовна расцвела:

— Да! Это Кеша Гусев! Он в прошлом году замечательно играл в постановке по басне Крылова…

Инки сел и стал смотреть в окно…

…Потом непонятно было, как прилипло к нему это прозвище. Но прилипло. Никто, конечно, не мог даже выговорить полную фамилию «Смоктуновский», сократили до первого слога. И стал он Смок. Ну и ладно. Лучше, чем Моргала.

Зимой Инки случайно увидел на полке в школьной библиотеке книжку «Смок Белью» писателя Джека Лондона, взял почитать, и ему понравилось. До этого он читал книжки через пень-колоду, а после «Смока» начал брать их в библиотеке постоянно. Оказалось, это не хуже телевизора. Смотри, Марьяна, свои сериалы теперь хоть до посинения. И та смотрела (а мать снова была в отъезде).

Прозвищем своим Инки не то чтобы гордился, но принимал его как должное. Звали его так и ребята в классе, и знакомые пацаны на улице, даже старшеклассники. И те, кто к нему относился нормально, и те, кто его бил…

Били не часто, но и не редко. За то, что не хотел отдавать деньги (а где их было взять?) и за то, что «шибко упёртый». Чаще всего этим занимался шестиклассник Расковалов по кличке Бригада со своими дружками. Ну, ладно, доставалось от них не слишком сильно, «средне», Инки иногда отмахивался даже, но не долго, для порядка. Проще было съежиться, получить свое и быть отпущенным под советы «в другой раз не возникать, а то сделаем из тебя жижу»… В общем-то, дело было привычное, в ряду других противных, но неизбежных событий: контрольных по математике, дополнительных занятий после уроков, ругачек с Марьяной, хождения на рынок за картошкой, письменных домашних заданий (если не сделаешь, Аннушка совсем задолбает), прививок в медицинском кабинете и энергичных объятий-поцелуев матери, когда та очередной раз появлялась из отпусков-командировок…

Ну, вот так он, третьеклассник Гусев (Инки — для себя и Смок — для других ) прожил до весны. До той поры, когда появились ходики со своим уверенным и спокойным «дагги-тиц», с картиночным домиком, который Инки наклеил над циферблатом (он решил наконец, что именно в этом домике будут жить Сим и Желька).

А в конце лета — вот! Муха Дагги-Тиц.

…Утром заглянула в комнату Марьяна (вставай, мол, Сосед, завтракать пора. «Ох и колючка ты, Сосед»). И наконец увидела муху. Та снова перелетела с маятника на леску.

— Ну вот! Начинается осень! Сейчас я эту заразу… — Она ухватила со спинки стула Инкины штаны, замахнулась ими.

— Не смей! — взвизгнул Инки, взметнулся над постелью.

— Ты чего?

— Ничего! Не вздумай трогать муху! Она… моя…

— Сам, что ли, пришибешь? — с пониманием сказала Марьяна.

— Я тебя… пришибу, если ее тронешь!

Он выхватил у Марьяны перемазанные бриджи, запрыгал, проталкивая в штанины покрытые облупленным загаром икры…

— Ненормальный! Новый бзик, да? Точно матери позвоню. Про всё…

— Звони хоть президенту. А муху не тронь!

— Да зачем тебе эта дрянь? Объясни хотя бы!

— Сама ты… Не твое дело… — И наконец придумал, как объяснить: — У космонавтов на станции такая же муха была, я видел по телеку. Они ее звали Настя…

— Ну, так у них она для опытов была! А тебе-то для чего? Одни микробы…

— Не вздумай трогать! Если она куда-то девается, ты будешь виновата! — В Инкином голосе зазвучало такое , когда лучше не спорить, Марьяна это знала. Плюнула и пошла к себе. Там стала объяснять про все Вику, который только что проснулся. Вик отзывался покладисто: