Иван Василенко - В неосвещенной школе

— Девчата, а скоро ли будет Новосергеевка? — спросил я.

— Новосергеевка? А вон она, вон! — дружно ответили они, показывая руками в сторону, где виднелись белые дома под железными крышами. — Вам на какую улицу? Вы до кого? Вы, бывает, не землемер?

— Нет, не землемер. Я учитель.

— Учитель? — Девчата недоверчиво оглядели меня. — Вот у нас был учитель в Лукьяновке: с бородой, в очках, с линейкой. А вы еще совсем хлопчик. Вас диты и слухаться не будут.

«И эти туда ж!» — подумал я и сказал:

— Я тоже бороду отпущу и линейку заведу.

Девчата так и прыснули:

— Та вона ще у вас и не ростэ, та борода! А линейку хлопчики отнимут и поломают.

Я решил уйти от этой темы и спросил:

— Зачем вы платки повязали так низко? Теперь уже солнце не печет. Да и не узнать, какая из вас брюнетка, а какая блондинка.

— А вам яки больше нравятся? — кокетливо спросила та, что звонче всех смеялась — круглолицая и кареглазая.

Чтоб поддержать шутливый тон, я сказал:

— Брюнетки. Но ничего не имею и против блондинок.

Шутка была вознаграждена дружным смехом.

— Так выбирайте! Мы зараз платки поснимаемо. Выбирайте, яка больше по сердцу.

Я сделал вид, что испугался, и быстро зашагал от девчат.

— Тикайте швыдче! — кричали они мне вслед. — А то догоним и оженим!..

Деревня расположилась между берегом моря и шляхом. Дойдя по шляху до средней улицы, я увидел в другом конце ее кирпичное здание, стоявшее чуть особняком от других домов, и догадался, что оно-то и есть школа. По мере того как я продвигался к нему, из дворов выскакивали кудлатые собаки и бросались на меня со злобным лаем, то поднимавшимся до визга, то падавшим до хрипа. Я долго шарахался в разные стороны улицы, пока мне на выручку не прибежал босоногий мальчишка, весь коричневый от загара. Он вытянул из плетня хворостину и, грозя ею собакам, закричал: «Пишлы, шоб вы здохлы, прокляти!»

Школа была совсем новой постройки, даже пахло еше известью. На дверях висел замок, и я ограничился тем, что обошел вокруг здания. В окнах виднелись парты, поставленные одна на другую до самого потолка.

— У кого же ключи? — спросил я мальчика.

— А у Кигтенки.

— Он кто, сторож?

— Не. Попечитель. Позвать?

— Лучше уж я к нему. Веди.

До усадьбы Кигтенко было рукой подать. По узенькой тропинке вдоль оврага, врезавшегося в самую деревню, мы прошли к каменному дому с занавесками на окнах. Во дворе и под навесом стояли брички, дроги, веялка, лобогрейка. Через открытые двери добротной конюшни видны были две рослые, до лоска вычищенные лошади. Хозяин, человек с круглым бабьим лицом, без намека на талию в фигуре — прямо мешок муки на двух коротких тумбочках, стоял у кормушки и чинил хомут. Узнав, что я учитель, он приветливо сказал:

— Милости просим. Только не рано ли вы приехали? Дети еще гусей пасут.

В селах нашего края говорят на смешанном русско-украинском языке, он же говорил по-русски относительно чисто.

— Занятия в школах должны начинаться в установленный срок, — возразил я.

Попечитель удивленно взглянул на меня:

— А кто же будет гусей пасти, коз? Покуда с хозяйством не управимся, с календаря хоть и не срывай листки.

Он сходил в дом за ключами, и мы отправились осматривать школу. Кухня, маленькая комната для учителя и большой класс — вот вся школа. А в ней парты, доска, стол и табурет — все некрашеное.

— Вот вам совет, — сказал попечитель, — езжайте домой, а дней через десять мы пришлем за вами подводу. К тому времени и кровать в комнате поставим.

Подошло еще несколько человек, и все подтвердили, что, покуда гуси пасутся, хозяева не пошлют детей в школу.

Мне ничего не оставалось, как вернуться в город.

Дома сидеть было скучно, а ходить по улицам опасно: наткнешься где-нибудь на инспектора — доказывай ему, что, пока гуси пасутся, о занятиях в школе не может быть и речи. Но выйти нужно было обязательно, чтобы поставить Ильку в известность, в какую деревню я послан учительствовать.

Однажды, сидя у окна, я увидел, что мимо прошел Миша Проценко. Он учился в одном со мной классе, участвовал в любительских спектаклях и нередко заходил ко мне загримированный то дьячком, то лихим казаком, то китайцем. Я выскочил на улицу и окликнул его:

— Миша, голубчик, загримируй меня!

— Кем тебя загримировать? — нисколько не удивился он такой просьбе.

— Кем хочешь, лишь бы меня никто не узнал.

— Пожалуйста, ничего не стоит.

К вечеру я уже был ярким блондином с пышными усами и бородкой клинышком. Я так осмелел, что отправился на многолюдную Петропавловскую улицу, где в вечерние часы обычно прохаживался, заложив руки за спину, сам инспектор. И повстречал его, как только сделал несколько шагов среди нарядной публики. Но он едва скользнул по мне взглядом. И вообще никто не обращал на меня внимания, даже знакомые. Лишь двое подвыпивших шалопаев в студенческих тужурках загородили дорогу и принялись разглядывать меня, как какой-то музейный экспонат. Один сказал:

— Как ты думаешь, что это за гибрид? Другой с видом знатока ответил:

— Это помесь lacerta и arvicola terrestris. [1] Помесь ящерицы и водяной крысы (латинск.). Довольно редкостный экземпляр.

Следующие два дня я потратил на то, что прохаживался около металлургического завода в надежде увидеть Ильку. «Должен же он появиться наконец, коль работает на заводе», — рассуждал я. Завод поглощал и выбрасывал сотни рабочих, а Ильки все не было. Показался он только на третий день. В синей блузе, с увязанным в красный платочек завтраком в руке — ни дать ни взять настоящий рабочий, — он шел прямо на меня. По всем правилам конспирации я сделал вид, будто всматриваюсь куда-то в даль, то ли в кувыркавшихся в небе голубей, то ли в бумажного с трещоткой змея, а сам настороженно ждал, когда Илька поравняется со мной, чтоб подмигнуть ему и шепнуть два слова. Но ни подмигнуть, ни шепнуть я не успел. Поравнявшись, Илька сказал: «Ну и дурак!»— и прошел дальше тем же ровным шагом к заводской проходной.

Некоторое время я стоял с раскрытым ртом. Потом меня охватила досада: там — «гибрид», здесь — «дурак». Что же это в самом деле! Я забрался в чей-то палисадник, стащил с головы парик, сорвал усы с бородой и зашагал домой.

Ночью, когда я, растревоженный, ворочался в постели, в окно осторожно постучали. «Илька!» — с радостью и смущением догадался я и, в чем был, выскочил на улицу. Так и есть: в темноте, под акацией, еще не обронившей листвы, стоял мой приятель.

— Пойди оденься, конспиратор, — буркнул он. «Конечно, сейчас он устроит мне баню. Но за что, за что?» — думал я, наскоро одеваясь.