Иван Василенко - В неосвещенной школе

— А тебя лавочник не ругает за то, что ты в школу ходишь? — осведомился хлопец, который предлагал сбегать за салом.

— Ругает, но я не обращаю внимания. Он хоть и дядя мне, а я с ним не лажу.

— Что ж так?

— Он у нас до ужаса жадный, готов всю деревню раздеть. С меня и то тянет деньги за комнату.

— А ты в школу переходи, — подковырнула Галя. — Учитель с тебя платы не возьмет.

— Я бы перешла, да боюсь, что ты в школе стекла побьешь, — отпарировала Зойка.

Все пошли провожать почтарку. Я еще полюбовался елкой и отправился спать. В комнате я обнаружил приятную перемену: мешок, набитый колючей соломой, с кровати исчез. Вместо него лежал мягкий тюфяк, застланный новым покрывалом. К подушке была приколота записочка:

Разбудила меня Прасковья:

— Соколик, вставай, уже народ собирается. Сними ты этот бесовский шар.

— Какой шар? Откуда снять? — протирал я спросонок глаза.

— Шар, что рыжая ведьма на верхушку елки вкатила.

— Но почему ж он — бесовский? Шар как шар.

— Ах, соколик, ведь на верхушку все христиане шестиконечную звезду водружают. Звезду, соколик, а не шар, потому как волхвам путь к яслям Христовым вифлеемская звезда указала. А на шаре сатана катается Школа-то наша неосвященная, вот к нам ведьмы и катят на бесовских шарах.

Целый день веселились ребята вокруг елки. Заходили и взрослые. Парты из класса были вынесены в сени, так что места хватало всем. Кузя уже пятый или шестой раз танцевал под гармошку гопак и выделывал при этом такие кренделя, что вокруг покатывались от смеха. Ребята пели, читали стихи, даже показывали фокусы. Но особенный успех выпал на долю правленцев. Варя, взобравшись на стол, говорила:

Из кухни вываливался Семен в овчинной шубе и маске медведя, а за ним подпрыгивал Кузя, наряженный зайцем. Медведь ревел:

После рева, брани и угроз медведь наконец соглашался:

Тут Варя разводит руками и огорченно говорит:

Стихи эти в ту пору многие знали, их читали эстрадные актеры, но до смысла стихов не всякий доходил. Зойка так их переделала, что один крестьянин, подмигнув мне, спросил вполголоса:

— А не дадут же ти зайци воеводам по потылыци?

В числе гостей был и старый учитель Аким Акимович.

Он забился в угол и оттуда молча наблюдал, как веселились ребята.

Вечером зажгли на елке свечи, еще потанцевали, и правленцы начали снимать игрушки и одарять ими ребят. Кто уносил золоченый орех, кто — теремок, кто — серебряную рыбку. Пете, сыну пастуха, дали новую шапку: из старой у него давно уже вылезала вата. Он долго не верил и прятал руки, не решаясь взять подарок. А когда поверил и надел шапку на голову, то тут же бросился бежать.

Аким Акимович наконец покинул угол и подошел ко мне:

— Дмитрий Степанович, я хочу вас спросить: на какие же средства все это было сделано?

Я подробно рассказал ему о школьном кооперативе. Он слушал, потупясь, на щеке его бился желвак.

— Так, значит… так, значит, это на такие же полушки, как те, которые я отбирал у своих учеников?

Я промолчал. Он схватил меня за руку:

— Дмитрий Степанович, голубчик, скажите: чем я могу искупить свою вину? Ох, как трудно помирать с черной совестью!

— Да бросьте вы, Аким Акимович, толковать о смерти. До смерти вы сможете еще много сделать хорошего. А начните с того, что перестаньте бояться урядника, пошлите его ко всем чертям и читайте на здоровье ту самую газету. Она вас многому научит.

— Читать — мало, — грустно сказал Аким Акимович.

— Правильно, нужно и писать, — сказал я в шутку и тут же воскликнул: — В самом деле, почему бы вам и не написать! Вы живете в селе, крестьяне которого работают на помещика Сигалова и живут впроголодь. Опишите это живым словом, пусть все знают, какую царь и послушная ему Государственная дума подарили мужику земельную реформу.

— Что ж, я с удовольствием! — оживился Аким Акимович. — Мне ли не знать! Знаю такое, чего другой и за год не откопает. Но кому же послать? У меня ведь никаких связей нет.

— Пошлите по почте Ивану Петровичу Гаркушенко, в деревню Сарматскую, — назвал я первое пришедшее мне на ум имя. — А подпишитесь фамилией урядника или попа.

Аким Акимович совсем повеселел:

— Это остроумно. Сделаю, обязательно сделаю!

Когда я рассказал об этом разговоре Зойке, она сначала выругала меня за мальчишество, но потом рассмеялась.

— Что ж, если письмо пошлет почтой, оно от меня никуда не уйдет. Так, значит, урядник — наш корреспондент?

— Зойка, а почему ты сделала для меня секрет из «Кахи-кахи, воеводы»?

— Из предосторожности. В случае чего, хлопцы подтвердят, что учитель знать ничего не знал, все сделала почтарка.

Утром я опять отправился в город— дослушивать лекции.

Как-то в перерыве между лекциями на лестничной площадке собралась небольшая группа сельских учителей. Один сказал:

— Мне сегодня делопроизводитель инспектора шепнул, что наш Веня скоро двинется по ревизии. Будто обревизует все школы на побережье.

— А как с ним должны ученики здороваться, когда входит в класс? — поинтересовался тот, у кого в школе из всех щелей свистит.

— Это зависит от мужества каждого из нас, — ответил учитель из Гвоздеевки. — Приехал он как-то в Дарагановскую школу, вошел в класс и говорит: «Здравствуйте дети!» Ребята ответили: «Здравствуйте, господин инспектор!» Веня обревизовал, все нашел в порядке, но, прощаясь с учителем, сказал: «Ваши ученики не умеют величать инспектора». — «А как надо?» — спросил учитель. «Так же, как вы пишете на конверте: «Ваше высокородие». — «У меня, господин инспектор, школа, а не казарма», — смело ответил учитель. Веня ответ проглотил, а через неделю перевел непочтительного учителя в далекий хутор.

Об этом разговоре я вспомнил, когда в конце февраля перед окном школы вдруг вырос высокий тарантас. В тарантасе сидела закутанная пледом фигура в фуражке с гербом и кокардой. «Приехал-таки, — подумал я. — Ну, что ж, выдавливать из себя раба так выдавливать». И велел детям на приветствие инспектора ответить: «Здравствуйте, Вениамин Васильевич!»