Зоя Воскресенская - Девочка в бурном море. Часть 1. Антошка

Николай Петрович распахнул пальто, расхаживал по комнате, помахивал шляпой и говорил, говорил без умолку. Намолчался за эти годы.

— Да, — вдруг остановился он. — Я ведь пришел к вам просить, чтобы вы посмотрели мое новое обиталище, приложили женскую руку к расстановке мебели, оценили бы мои покупки. Может быть, поедем ко мне на квартиру? Машина у подъезда.

Мама с Антошкой быстро собрались.

Николай Петрович снял квартиру из трех комнат. В одной он оборудовал столовую, в другой — детскую, а в третьей — спальню. Все было ново, чисто, аккуратно расставлено вдоль стен, и на всем лежала печать неумелой мужской руки.

В столовой на столе стояли цветы, бутылка шампанского; на одном краю стола поблескивал карими глазами плюшевый мишка, на другом конце лежала золотистая труба. Скатерть была не по столу большая, и концы ее лежали на полу. В детской были развешаны платьица, костюмы, и под маленькой детской кроваткой даже стоял горшочек.

Елизавета Карповна рассмеялась:

— Вот это уж лишнее. Вашей Катюше шесть лет, да и кроватка эта годится только на годовалого.

Николай Петрович искренне огорчился. Как же быть? Поменять кроватку он уже не успеет.

— Но Катюша была такусенькая, — оправдывался он. — Неужели успела так сильно вырасти? В Катюшу мою вы все влюбитесь. Глазищи у нее вот такие, серо-синие, как море в штилевую погоду. Говорят, все дети по утрам капризничают, а моя Катюша проснется и, как звоночек, заливается.

Елизавета Карповна разбирала продукты в шкафу и улыбалась про себя — никак она не представляла, что Николай Петрович такой трогательный отец.

— Ух, сколько вы сахару накопили! — удивилась она, складывая пачки сахара.

— Это тоже для Катюши, — сказал Николай Петрович, заглянул в детскую и покачал головой: неужели кроватка с сеткой не годится для дочки? — А жене я купил в подарок вот этот шарф. — Николай Петрович развернул легкий, похожий на дым, газовый шарф. — Вы знаете, какие у моей жены чудесные волосы! Длинные, почти до колен, пышные и легкие, и каждый волосок отливает золотом. Я таких волос ни у кого не видел. Правда, ей к лицу будет этот шарф? — Он любовался шарфом и в своем смущении и радости был похож на юношу.

— Шарф великолепный, и все ваши покупки очень удачные. Но вот сервант надо передвинуть к другой стене — так будет лучше, — советовала Елизавета Карповна.

Николай Петрович носил, передвигал вещи, Антошка перемыла новую посуду и расставила ее в образцовом порядке на кухне.

— Теперь квартира действительно похожа на семейную. Завтра приходите в гости, познакомитесь с моими…

— Но мы же этим самолетом полетим в Англию, — возразила Елизавета Карповна.

— Самолет пойдет в обратный рейс дня через три-четыре, — сказал Николай Петрович. — Завтра и послезавтра обещают безоблачное небо. Для военного времени погода нелетная. Вы успеете познакомиться с моей семьей. Жена у меня веселая, хлебосольная. Вот только если блокада своей печати на ней не оставила.

Николай Петрович поминутно посматривал на часы. Видно, время для него тянулось слишком медленно.

— Через пять часов прилетят, они уже где-то над Северным морем. Я с аэродрома заеду за вами, уж как хотите, а шампанское надо выпить.

Мама с Антошкой возвращались домой с какой-то легкой грустью. Обе думали о папе: где он, что с ним, и обеим очень хотелось, чтобы и их папа так встретил. Не подарками, а просто был бы дома, вскипятил бы чайник. Но и этого не будет… В Москве его нет.

Ложились спать в пустой, разобранной, нежилой комнате, и от этого еще больше захотелось в Москву, домой.

Мама вздохнула, взглянула на часы. Через три часа прилетят.

— Какой Николай Петрович счастливый, и вовсе он не суровый. Я его теперь нисколечко не боюсь, — сказала Антошка. Она долго лежала и думала о Катюше, которая летит к папе, и о жене Николая Петровича. Антошке она представлялась окутанной длинными волнистыми волосами, как золотым туманом.

Ночью их разбудил звонок. Мама подошла к микрофону.

Антошка села на кровати.

— Кто там? — спросила Елизавета Карповна тихо.

— Николай Петрович это, откройте.

— Поздравляю, Николай Петрович! — радостно откликнулась мама и нажала кнопку.

Через несколько минут стукнула дверь лифта, послышались тяжелые шаги.

Елизавета Карповна открыла дверь.

Николай Петрович был очень бледен и по-прежнему суров.

— Я приехал за вами, — сказал он маме. — Нужна срочная помощь. Если она только понадобится.

— Кто-нибудь заболел? Из ваших? — спросила мама.

Николай Петрович ничего не ответил. Он подошел к Антошке и, глядя куда-то вдаль, погладил ее по голове. Рука у него была горячая и дрожала.

Антошка сердцем почувствовала, что случилось что-то страшное, но ни о чем не спросила.

Елизавета Карповна с Николаем Петровичем ушли.

Антошка сидела до рассвета в кровати, натянув на колени одеяло.

Кто-то тяжело заболел. Наверно, дочка Николая Петровича Катюша, а может быть, что-нибудь с Виктором? Антошка была уверена, что это тот самый Витька-горнист… Как она встретится с ним?

Елизавета Карповна возвратилась к утру. Она вошла, держась за стены, и была такого землистого цвета, что Антошка испугалась.

— Мамочка, что случилось?

Елизавета Карповна опустилась на стул, закрыла лицо руками:

— Погибли… Все погибли…

…Шведский пассажирский самолет «Гриппен» приближался к берегам Швеции. Мерно рокотали моторы. Бортмеханик включил свет, раздвинул шторы. Пассажиры жадно прильнули к окнам. По соседству с самолетом мчалась полная луна, разрывая легкие облака, внизу поблескивали огоньки рыбацких домиков — в шхерах уже началось трудовое утро, вдали замелькали пунктиры огоньков вдоль шоссе. Пассажир-пастор осенил себя крестом. Опасная зона позади. Внизу шведская земля. Пассажиры расправляли плечи, спины, уставшие от многочасового напряженного сидения в темноте. Больше всего обрадовались свету и незашторенным окнам дети. «С благополучным прибытием в Швецию!» — поздравил стюард пассажиров и предложил горячий кофе в бумажных стаканчиках. Но ребятам не хотелось никакого кофе, они прильнули к стеклу — поскорее бы увидеть своих отцов. Витька следил за луной — самолет никак не мог обогнать ее. Женщины приводили себя в порядок. У Катюшиной мамы разметались за ночь тяжелые косы; она украдкой спустила их между колен, расплела, и из-под гребня на пол пролились золотистые вперемежку с серебряными пряди — блокада оставила свой след.

Внизу под самолетом все больше светящихся пунктиров… Вдруг по луне чиркнула какая-то тень… В самолете внезапно погас свет. Вразлад заработали моторы, самолет задрожал как в лихорадке. Луна, словно испугавшись, стремительно понеслась вверх. Навстречу летит земля… Яркое пламя лизнуло стекла окон, осветило широко раскрытые глаза Катюши.