Зоя Воскресенская - Девочка в бурном море. Часть 2. Домой!

Слишком много понадобилось бы клерков и слишком много сафьяна пошло бы на переплеты в военное время. Если бы во время войны во дворце Ллойда отдавались траурные почести погибшим кораблям, медный колокол звучал бы непрерывно день и ночь. Минута молчания растянулась бы на сутки. Вот почему во время войны фолианты Ллойда были уложены в сейфы, клерки остались без работы, колокол замолк на годы.

Все человеческие международные законы товарищества были нарушены во время войны, были поломаны старые английские традиции, и только одна осталась жить.

За потопленный врагом или расстрелянный военными кораблями транспорт владелец судна получал страховую премию. За потопленный груз — танки, самолеты, продовольствие — английские банки выплачивали владельцам военных заводов сполна. И эти расходы окупались за счет повышения налогов, повышения цен на товары первой необходимости. За все это, в конечном счете, расплачивался трудовой люд Англии.

В мирное время поднятый на борт корабля малыш занял бы страницы газет во всем мире. «Ребенок в океане! Малыш, чудом спасенный из пасти акулы! Где мать малыша, спасенного в бурном море? Мальчику около шестнадцати месяцев, он голубоглазый, на левой щечке родинка, одет в синий комбинезончик. В последнюю минуту чьи-то заботливые руки привязали его к плотику. Мальчик пробыл в воде четыре-пять минут. Он был смертельно напуган, он плачет, зовет маму…» — кричали бы газеты и радио.

Но сейчас война. И в эфир не полетели запросы, что с матерью спасенного ребенка. Может быть, она и жива и умирает от горя, оплакивая свое дитя. В эфир не летят с кораблей точки и тире, чтобы не выдать себя вражеским кораблям и подводным лодкам. Конвой соблюдает радиомолчание.

Сегодня на борт парохода подняли еще двух человек. Оба лежат на столе.

Елизавета Карповна подошла к одному из них. Молодое лицо с запавшими глазами бледно до синевы. Она отвернула простыню с пятном крови. Оторванная нога выше колена держится на каких-то сухожилиях. Надо немедленно оперировать. Пульс еле прощупывается. Раненый без сознания. На втором столе стонет другой матрос в английской форме, которого еще не успели раздеть. У этого раздроблена кисть левой руки.

— Будем ампутировать ногу? — спросила Елизавета Карповна доктора.

— Подождет! — коротко бросил мистер Чарльз. — Возможно, его и не придется оперировать.

— Но если его не оперировать немедленно, он умрет! — воскликнула Елизавета Карповна.

— Тем лучше для него.

Щетка застыла в руках русского врача.

— Это вы серьезно, мистер Чарльз?

— Вполне. Поглядите на его правую руку.

Елизавета Карповна подошла к раненому. Только теперь она увидела возле основания большого пальца аккуратно вытатуированный знак свастики. Фашист!

— Как он попал сюда?

— Выловили в горячке. Это молодчик с потопленной германской субмарины. Когда его подняли на борт и увидели фашистскую форму, наши матросы дружно закричали: «Майна! Майна!» Но мистер Макдоннел скомандовал: «Вира!» Велел отнести его в лазарет. Будь я капитаном, я выбросил бы эту падаль за борт. Пусть подыхает. Собаке — собачья смерть.

Елизавета Карповна с двойным чувством смотрела на безжизненного, распростертого на столе человека. Он неминуемо умрет через полчаса, через час, если не будут приняты меры. Да, она может убить его, если оставит лежать так. Может быть, он нажимал гашетку, выпускающую торпеду, может быть, он рассчитывал на приборах направление удара или сидел у акустического аппарата и первый закричал: «Хайль Гитлер!», когда торпеда взорвалась и потопила миноносец или транспорт. Может быть. Может быть…

Но его выловили, подняли на борт. Он уже никогда не возьмет в руки оружие, даже если выживет, навеки останется инвалидом. Он лежит перед ней — обезвреженный враг, как лежит его субмарина с командой на дне Баренцева моря.

— Нельзя бить лежачего, — решительно сказала Елизавета Карповна.

— Лежачий уже не боится упасть, — холодно ответил мистер Чарльз и подошел к английскому моряку.

— Вы можете обойтись без моей помощи? — спросила Елизавета Карповна доктора.

— Да.

— Я буду оперировать его, — кивнула она в сторону фашиста.

— Не знал, что и вы сентиментальны, миссис, как наш капитан, — ядовито произнес доктор.

Оба стояли друг перед другом с поднятыми вверх стерильными руками. Они были союзниками, а тот, на столе, их общий враг.

Улаф в белом халате, держа две пары резиновых перчаток, молча наблюдал за поединком. Сердце его клокотало от ярости к фашисту, но почему-то он внутренне соглашался с русским врачом, а не с английским.

Оба повернулись к Улафу.

— Пожалуйста, сначала даме, — с подчеркнутой учтивостью сказал доктор Чарльз.

Елизавета Карповна принялась за операцию.

…Старший помощник Джофри сидел на круглом стуле в штурманской рубке и заполнял вахтенный журнал.

«…В 15 часов 07 минут на борт корабля был поднят командир британского миноносца, — писал он в журнале, — потопленного германской субмариной, капитан третьего ранга мистер Паррот. Ему оказана медицинская помощь. С этого же миноносца подобраны три матроса. Один из них долго пробыл в воде и умер от обморожения. Погребен в водах Баренцева моря в 22 часа 20 минут. Кроме того, примерно на тех же координатах поднят на борт ребенок, привязанный к плотику, очевидно, английской национальности, мальчик 14–16 месяцев. Находится в хорошем состоянии.

После потопления германской субмарины в районе обширных соляровых пятен всплыл один из членов команды субмарины, который по ошибке…»

Капитан, подошедший к Джофри и следивший за записью, резко поправил:

— Мистер Джофри, зачеркните слово «по ошибке». Он был поднят потому, что оказался у борта нашего парохода.

Джофри зачеркнул «по ошибке».

— Мне все равно, мистер Эндрю, я лишен чувства человеконенавистничества. Для меня все люди равны. Чем этот немецкий парень хуже русского?

— Э, нет, — возразил капитан, — я предпочел бы, чтобы все фашисты оказались на дне моря. Пока фашисты ходят по земле, люди не могут быть спокойны. Подумайте, во что они превратили Европу — в сплошной концлагерь. Русские ни мне, ни вам не угрожают.

— Тогда зачем же вы приказали поднять этого фашиста?

— Потому что он ранен и потому что он наш пленный. — Капитан подошел к рупору и вызвал матросскую столовую. — Мистер Чарльз, как состояние раненых?

— Мистер Эндрю, наверно, интересуется состоянием английского матроса? Ему сделана операция. Состояние удовлетворительное.

— А как фашистский молодчик? — спросил капитан.

— Сэр, — холодно отрапортовал доктор, — члену команды фашистской подлодки русским врачом сделана операция. Опасаться за его драгоценную жизнь оснований нет. И, кстати, капитан третьего ранга Паррот пришел в себя и требует перевести его в отдельную каюту.