Галина Гордиенко - Алое платье

«Я», то есть, она, Ира, стояла по центру с красным бантом среди черных кудряшек, и ее нос помещался ближе к правому глазу. А папины уши походили на плохо пропеченные бублики.

На второй картинке на кособокий квадрат маленькая Ира прилепила жалкое подобие треугольника. На него — трубу, из которой валил дым, как из паровозной топки в старых фильмах. Окно единственное и ярко желтое. Рядом не цветы — мутанты, каждый почти с дом высотой.

Насколько Ира помнила, рисунки других ребят в группе мало отличались от ее собственных. Чуть лучше, чуть хуже, какая разница? Но этот…

На островке талого снега стояла маленькая рыжая девочка — может, сама Аленка? Ира видела лишь кудрявый затылок. Она с силой подбросила круглый оранжевый апельсин.

Точно, апельсин. Ира даже кожуру в пупырышках рассмотрела, упругую и пахучую.

Апельсин летел вверх и превращался… в солнце! Летел и раздвигал тусклый серый сумрак, окружающий рыжую девочку. И чем выше он поднимался, тем большую силу набирал.

Апельсин оставлял за собой в небе след чистой пронзительной голубизны. Он нес весну. Редкие голубые стрелы, коснувшись земли, тянули за собой первую молодую траву и подснежники.

В этом рисунке чувствовалась детская рука, Аленке явно не хватало мастерства. Однако здесь было нечто большее, чем просто фотографическое сходство с оригиналом. Какая-то необычная свежесть, пронзительность, настроение, от чего перехватывало дыхание.

Папа как-то говорил Ире – перед работой настоящего художника замираешь не потому, что он точно изобразил ту же березу или пылающее перед закатом небо, цифровая фотография, например, много точнее. Захватывает его видение этого мгновения, застывшего чуть позже на холсте, умение вложить в работу собственную живую душу, эмоции, нечто божественное, непреходящее…

Это редкий дар!

Ира недоверчиво покосилась на трудолюбиво склоненную рыжую голову. Послушала азартное Аленкино сопение и осторожно положила лист.

Почему-то стало не по себе.

Откуда подобные фантазии у такой малышки?!

Впрочем, Аленка очень сильно отличалась от других детей. Уж себя-то Ира в этом возрасте еще помнила. Как и подруг.

Аленка самозабвенно рисовала, и Ира, не смея мешать, едва ли не на цыпочках подошла к ней. Встала за стулом и из-за Аленкиного плеча стала рассматривать следующую акварель.

Ирино сердце болезненно сжалось. На этот раз она увидела рыжую девочку в постели. А на полу, рядом с кроватью, дремал огромный черный пес.

Именно Петюнчик любил так спать, укладывая тяжелую голову на передние лапы. И оборачивал вокруг себя пушистый длинный хвост. Как лисица.

Сомнений не осталось, Аленка рисовала себя. Хоть и не показывала лица девочки, в комнате на ее картине слишком темно.

…Худенькая спина на рисунке странно напряжена, Ира прямо чувствовала это непонятное напряжение. Как и взгляд ребенка, с надеждой устремленный на дверь.

А на пороге… на пороге, освещенный яркой электрической лампой из коридора, стоял высокий мужчина. Резкий свет, падая сзади, оставлял его лицо в тени. Зато четко вырисовывались широкие плечи, крупная рука, придерживающая входную дверь и темные, слегка волнистые волосы.

Ира сразу поняла — Аленкин отец. Неизвестный ей Игорь Сорокин. И та Аленка, на рисунке, все же встретилась с ним.

***

Ира ехала домой в почти пустом трамвае и встревоженно думала, что Аленка все же простыла. Малышка к вечеру совсем расклеилась и даже не слишком противилась, когда Ира уложила ее в постель. Предварительно с трудом смыв с Аленкиных пальцев и лица радужные следы красок.

Правда, заснуть Аленка не заснула. Лежала, укутанная по самый нос тяжелым шерстяным одеялом, и ее огромные глаза лихорадочно блестели. А Ира рассказывала ей о предстоящем спектакле и даже прочла несколько самых симпатичных отрывков из «Барышни-крестьянки».

Аленка смеялась и с удовольствием повторяла незнакомые слова. Некоторые из них Ира не смогла толком объяснить.

Например, ПЛИСОВАЯ куртка. Что это такое? Материал, ясно. Но какой? Шерсть, хлопок, бархат? Хоть на что похож?

Или почему вдруг Россию назвали ВАРВАРСКОЙ? Варвар, кажется, просто дикарь, но при чем тут Россия, упрямая Аленка наотрез отказывалась понимать.

Кто такой СТОЛОНАЧАЛЬНИК? А НАПЕРСТНИЦА? ОТЪЕЗЖЬЕ поле? Как можно ЗАЛОЖИТЬ имение?

У Иры голова пошла кругом. Ведь она читала эту повесть, да и слышала сегодня в классе, все казалось понятным. Не заметила она, что ли, этих словечек, а сейчас...

Особенно Ире стало обидно, когда на все ее невнятные и беспомощные попытки растолковать слово «самобытность», маленькая Аленка весело рассмеялась и воскликнула:

—Вспомнила! Антонина Романовна говорила — если человек не похож на других, если выделяется…— И она важно произнесла: — То он — са-мо-бы-тен.

Ира внезапно вспомнила вечный Танин припев об индивидуальности, и мрачно подумала: «Это наверняка одно и то же».

Мысль, что Таня Мишина самобытна, Аленка самобытна, а вот она, Ира, вряд ли, приятной назвать было трудно. Ире вдруг расхотелось говорить о пушкинской повести, и она с трудом перевела разговор на Аленкины рисунки.

Вернее, рисунок. Первый. О втором Ира старалась и не вспоминать, до того становилось жалко Аленку.

Ира покосилась на проплывающий мимо проспект Победы и рассеянно улыбнулась. Маленькая чудачка искренне считала — все люди немного волшебники. Аленке ничуть не казалось странным, что апельсин становится солнцем. Она почему-то уверена — если по-настоящему сильно захотеть…

Наивная Аленка просто торопила лето! Пусть на рисунке.

Перед тем как заснуть, девочка шепотом добавила, коснувшись Ириной руки горячими тонкими пальчиками:

—Если очень-очень стараться… Если по-настоящему верить… Это непременно сбудется!

—Что сбудется? — не поняла Ира.

—То, что я нарисовала.

—Но лето и так придет, — мягко улыбнулась Ира и вдруг запнулась. Она внезапно вспомнила ВТОРОЙ рисунок.

Аленка задумчиво протянула:

—Перед Новым годом мама читала мне книжку про волшебный мелок. Хорошую, честно, мне понравилась. — И после короткой паузы выдохнула: — Но ведь краски… краски тоже могут быть волшебными? Хоть немного, как считаешь?

Ира не нашлась что сказать, лишь торопливо закивала. Гладила сонную Аленку по кудрявой голове и мысленно слышала глуховатый Наташин голос, рассказывающий о дочери.

О частых разговорах об отце. И о мечтах, как папа до сих пор ищет Аленку, свою маленькую, незнакомую и такую любимую дочь. Потерявшуюся в большом мире. Рыженькую и синеглазую. Свое маленькое солнышко. Или львенка, ведь папа непременно как-то уже сейчас называет Аленку, не зная ее настоящего имени.

Получается, Аленка на самом деле в это верила!