Марк Ефетов - Тельняшка — моряцкая рубашка. Повести

Какая она всё-таки тонкая и нежная. Не таким уж большим комком сеть лежит на дне лодки, а в море растянулась, пожалуй, на полкилометра.

Извилистой змейкой соскочила последняя складка. Я бросил вторую махалку, и опять тяжело плюхнулся якорь, окатив меня блестящими серебристыми брызгами.

— Настрой! — кричит мне дед.

Я подбавляю груза там, где сеть опустилась неглубоко, и повыше подвязываю мокрый канат, подтягиваю сетку в тех местах, где она села низко. А дед смотрит и вполголоса будто бормочет:

— По-рыбацки. Ще трошки… Молодец!

И как же радостно, когда дед хвалит! Он ведь скуп на слова, ой как скуп! А настройка сети — это, думаю, не проще, чем настройка скрипки. Дело тонкое, сложное, как деда говорит — рыбацко-моряцкое. Тут и ветер учесть надо и течение — многое, о чём здесь и не расскажешь. Тёплое море нагрето поверху солнцем, и рыба уходит на дно, где попрохладней. Тогда, настраивая сеть, не жалей грузила. А если поверху холодное течение идёт, подвязывай побольше поплавков. Во как!

Облака в небе как приклеенные — не двигаются. А море спокойное-спокойное — чёрное вдали и серебристо-золотое под луной. От всего этого так хорошо, что хочется петь. Но я боюсь, хотя знаю, что на море свистеть нельзя, а петь — пой в своё удовольствие.

И в это время запевает чуть слышно дед. Он поёт без слов, но так чудесно, что в мотиве его песни и шелест косяка скумбрии, и тихий шорох нежной зыби, и дыхание ветра, и чуть-чуть уловимое поскрипывание нашей шаланды. Я вспоминаю сказку, которую рассказал мне портной Птица. Как легко на душе, когда слышишь или сам поёшь хорошую песню. Как будто песня эта несёт тебя на крыльях. И ты летишь-летишь по-над морем с золотистой дорожкой, садишься на белое облако и снова летишь к самой луне и к звёздам. Они совсем близко.

Теперь я думаю только об одном: неужели кончится это счастье в золотистом просторе воды и неба, неужели никогда меня не возьмут сюда в утро тумана, когда воздух розовый, море синее, а небо на горизонте тёмно-вишнёвое.

Тишина.

Деда говорит:

— Вот оно, рыбак, как получается. Сегодня ты с нами рыбачишь — махалки кидаешь точно и ловко, вроде бы всю жизнь только это и делал, что сеть на море настраивал. Молодец! Теперь тебе и поматросить не грех. Возьмёт тебя батька на большой корабль, раз ты уже шаландой крещённый.

— Возьмёт, — говорит отец.

Я смотрю на деда и думаю: «Опять помог мне деда». И делает он это доброе между прочим, и совсем не так, как некоторые, — сделают добра на грош, а кричат во всё горло: «Смотрите, какой я добрый».

На корме широко улыбается Виктор. Это он радуется за меня. А я бы расцеловал всех: и деда, и отца, и Витьку. Я бы пел, кричал во всё горло, танцевал бы, прыгал от радости…

Отец выгребает к берегу. Шаланде легче — груз сброшен в море, и отец гребёт веселее. Уключины курлычут, как журавли, и море причмокивает, обсасывая вёсла.

Теперь серебристо-золотая дорожка бежит от луны через горизонт к самой нашей шаланде. И мне кажется, что я плыву в сказочном царстве серебра и золота, в бездонной глубине спокойствия и счастья. Иногда кажется, что до берега рукой подать, а мы всё идём и идём.

Как же мне хорошо! Лучше и быть не может. Хочется, чтобы дороге этой не было конца, чтобы берег, тёмный и мрачный, не надвигался на нас своей массой.

И дед снова запевает. Я щиплю себя за руку, чтобы проверить, не сон ли это. Нет, не сон. Мне больно, и от этого делается ещё лучше.

Рыба выскакивает вдруг из воды, трепеща в воздухе, разбрасывая вокруг себя радужные брызги, и снова плюхается в море. Меня вдруг обдаёт острым и свежим запахом моря. Так пахнет оно здесь, у берегов нашего города, и далеко-далеко, возле Африки или у Коралловых островов.

Я на мгновение закрываю глаза и вижу себя под грот-мачтой фрегата. Я слышу свист ветра в ушах и звонкий голос капитана:

— Лево руля!

— Есть лево руля!

Скользит наша шаланда, чуть покачиваясь на волнах, и так же вот скользит боевой фрегат.

Я вижу тупоносые пушки, ядра, сложенные пирамидами, и бомбардиров в красных платках на голове. Только пираты повязывают эти красные косынки по-особому — не так, как наши женщины, а в обтяжку, с узлом на виске…

Деда обрывает песню и кричит:

— Суши вёсла! Рыбаки — в воду!

Мы с Витькой прыгаем через борт. Шаланда врезается в песок.

Мы берёмся за борта. Полной грудью глубокий вдох и один мощный выдох:

— Р-раз! Взяли! Ещё раз! Взяли!

Трижды звучит зычная дедовская команда — и шаланда на берегу.

Теперь снова спать крепко-крепко, как можно спать только у самого моря в насквозь пропахшем рыбой шалаше. Спать до тех пор, пока не прозвучит команда деда:

— Вставай, рыбаки, тянуть пора!..

Огромная шпагатная сеть — длинная и тяжёлая — тянется к берегу двумя змейками узкой верёвки. На верёвках шлеи — ремни, надеваемые через плечо.

Медленно отступая шаг за шагом, мы тянем волокушу. Дед подзадоривает нас:

— А ну, рыбаки, навались. Ра-а-зом!

Я чувствую, как набухают мускулы рук, как перекатываются под кожей, будто сливы. Скашиваю глаза на свои плечи и руки и радуюсь своей силе.

А передо мной тянет Виктор. У него на руках мускулы — не сливы, а яблоки. Он тёмно-коричневый; не беда, что узкоплечий и ничуть не выше меня ростом. Зато весь жилистый — вроде гладиаторов, каких я видел на картинке в учебнике истории.

«Ничего, и я буду таким! Только бы меня брали на работу — рыбацкую или моряцкую, всё равно…»

Сеть уже на берегу. В ней бьются рыбы, блестящие на солнце до боли в глазах. Вот высоко подпрыгнул бычок с широко раскрытым ртом. Кажется, что бычок этот выкрашен во все цвета моря. Он переливается золотым и зелёным, розовым и голубым, серебром чешуи и тёмной чернотой брюха. Бычок этот как море — всехцветный. Отец перехватил его на лету и уложил в трепещущий ряд рыб, которыми полна уже большая корзина.

Дед работает спокойно, размеренно, хмуря брови и не подавая виду, что он доволен хорошим уловом. Рыбы так много, что не хватает корзин, припасённых тут, у шалаша.

Рыбы так много, что не хватает корзин.

Дед быстро-быстро перебирает своими жилистыми руками скользких бычков, отделяя мелких от крупных.

Капельки, застрявшие в ячейках сети, кажутся драгоценными камнями.

— Деда, — говорю, — сеть вся в бриллиантах.

— А ты бриллианты видел?

— Не. Не видел. Я знаю — они блестят.

— Блестят. Это правда. И сеть блестит. А богатство не в этом блеске. Не всё то дорого, что блестит. Блеск от воды. А богатство в кошеле — рыба.

— Едут! — говорит отец.

Шурша колёсами по песку, подкатывает к морю телега с высокими ивовыми корзинами. По всей дуге, что высится над конём, надпись: «Красный рыбак». Пока дед с отцом грузят корзины, мы с Витей разжигаем костёр.