Марк Ефетов - Тельняшка — моряцкая рубашка. Повести

— Теперь слушай! — сказал Володя.

Костя, уже привыкший к тому, что Володя ужас как много знает и обо всём говорит, будто ему сто лет, всё ж таки удивился. Он, Костя, прожил в Новгороде, можно сказать, всю свою жизнь, каждый день ходил мимо старинного кремля и не обращал на него никакого внимания. Висят таблички «Охраняется государством», и всё…

— …Когда наши отбивали Новгород у фашистов, знаешь, что было? — Володя держал Костю за плечи, и Костя думал при этом: «Сильный». — Ну, отвечай!

— А? — будто очнувшись от сна, воскликнул Костя. С ним ведь случалось, что он задумается и забывает обо всём вокруг. — Наши, когда отбивали? Да? Ух, Володька, и бои же были! Жуть! Артиллерия била, «катюши» — гвардейские миномёты. Дальнобойки…

— Хватит! — Володя рубанул рукой воздух. — Не знаешь — помалкивай. Дальнобойки?! Наши издали приказ: «Ни одного снаряда по Новгороду!»

— Ну?!

— Вот тебе, Костя, и ну! Наши брали город, можно сказать, голыми руками. Разведчики ползли по-пластунски — окружали фашистов. Втихаря захватывали охранения. Маскировались на местности. Это ты понимаешь?

— Понимаю, — негромко сказал Костя. Он проникался всё большим и большим уважением к этому парню.

— А почему наши старались не бить по Новгороду, освобождая город, и свалились на фашистов на пять дней раньше, чем те ожидали? Зачем?! Чтобы спасти памятники! Понял?..

— Угу! А ты откуда знаешь? Тебя и на свете не было, когда наши отбивали Новгород у фашистов.

— Ну и что ж, что не было! А у меня брат Женька знаешь кто? Историк. Понятно тебе? Он всё про всё знает. Ты думаешь, церкви и монастыри были, только чтобы людям богом головы дурить? Кто шёл против церковников, того калёным железом пытали, в стены живыми замуровывали. Там, в этих церквах и монастырях, такое делалось… Мне брат рассказывал. И здесь же, в церковных подвалах, были склады всякие: оружие, ядра, золота всякого — жуть… Понятно тебе?

— Понятно, — сказал Костя.

Он вспомнил свой родной Новгород: широкоэкранное кино, школу, реку Волхов, а за ним стены монастыря с узенькими, как щёлочки, окошечками. И увиделось ему, как стоит на коленях человек, обросший, оборванный, а его пытают куском железа, и железо это малиновое, как под молотом у колхозного кузнеца.

Костя зажмурился.

— А золото? — спросил он. — Оно тоже было в монастырях?

Володя надвинул на голову шлем, двумя руками как бы пригладил его и сказал, произнося слова медленно и торжественно:

— Ты клятву давал?

— Давал.

— Хочешь союз, чтоб вместе раскрыть страшную тайну?

— Хочу.

— Ты когда едешь домой?

— Завтра. Поезд днём, в два часа.

— Так слушай и запоминай. Записывать ничего не надо. Тайна.

— Тайна! — как эхо повторил Костя.

— Завтра в тринадцать ноль-ноль я буду возле Ленинградского вокзала у справочной будки. Понятно?

— Понятно!

— Я передам тебе записки, по которым начнём поиски. Но если проболтаешься…

— Если проболтаюсь? Нет, ты скажи, чего тогда будет?

— «Чего, чего»! Если ты струсишь, чихал я на тебя. Сам управлюсь. Сам буду искать и сам найду. Кто ищет, тот всегда найдёт.

— Клянусь!

Костя хотел спросить, какие это будут поиски, что искать, где искать и зачем, но побоялся и промолчал. При этом он посмотрел на большие часы, висевшие на столбе, и понял, что мама его уже давно ждёт, а когда мама долго его ждёт, потом ничего хорошего ждать нельзя: мама будет вспоминать, может быть, целую неделю или даже месяц, как он её переволновал, какой он нехороший, распущенный, и всякое такое…

— …Ты по сторонам не гляди, а слушай! — властно сказал Володя.

Да, была в нём какая-то сила, которая, будто магнитом, притягивала к нему Костика.

— Слушаю! — сказал он. — Только ты, Володя, не кричи на меня. Я медленный.

— Значит, так, Костик. Ещё условие: командиром буду я. А ты будешь писать мне донесения. И чтоб совершенно секретно. Понял?

— Понял!

— Тогда до завтра! — чётко, по-военному отчеканил Володя.

— До завтра! — повторил Костя.

В первом классе Володю Замараева называли «Замарашка». Но это прозвище скоро исчезло как-то само собой. Дело в том, что оно подходило к Володиной фамилии, но никак не подходило к его характеру. Ну какой он, право, замарашка, когда даже в поступках — не только во внешности — бывал всегда чистым, честным, прямым. Учительница вызвала его как-то по географии, а он в тот день не приготовил урока. Ему подмигивали и кивали со всех сторон: «Иди, Володька, подскажем. Иди».

А он стоял у парты и, глядя прямо в глаза учительнице, говорил:

— Сегодня я не приготовил урока. Но завтра, обещаю, отвечу на пять… Если вызовете.

Его вызвали на следующем уроке, и он действительно ответил на все вопросы без запинки.

Каждую весну в Володином сердце просыпалось радостное беспокойство. Ему хотелось оседлать коня и взбираться по крутым каменистым тропам так, чтобы закружилась голова, а у лошади из-под копыт скатывались камни и гулко ухали в пропасть. Он мечтал о степных просторах, о бурном море, о бульканье каши на костре, о снеговых вершинах и тёмных пещерах. Он говорил, что хочет быть археологом или геологом, и это была чистейшая правда.

Да, Володя Замараев не умел врать. Но он был великим выдумщиком. С тех пор как Володя начал читать книги, огромный мир раскрылся перед ним. Раньше в его жизни была только комната, где изучено каждое пятнышко на стене и каждая царапина на мебели; был двор, улица, мама-папа — старики Замараевы, как он их называл, брат Женька и знакомые мальчишки — дружки-приятели. Всё. А теперь книги, будто огромные окна, провели Володю… в кабину космонавта. И он, Володя, летал в космос, а сквозь страницы другой книги спускался на подводной лодке в глубины океана. Книги не только поднимали его в небеса и опускали в морскую пучину. Книги переносили Володю на двадцать лет вперёд и на тысячу лет назад. Такие книги, где всё было необычно, ему особенно нравились. Они будили воображение, и Володя видел всякие чудеса-необычайности, как можно видеть только во сне или в кино.

В большой степени помогал этому брат Женя…

Если у вас нет старшего брата-студента, вы не знаете, конечно, что студент — самый знающий человек на свете. У медика-студента глаза как рентгеновский аппарат: он видит человека насквозь. Только посмотрит и сразу же скажет: «У тебя, Володя, почечные лоханки не в порядке» или там… «избыток кислотности в желудке». Доктору или даже профессору, для того чтобы определить болезнь — поставить диагноз, — нужны всякие там анализы, расспросы, наблюдения за больным, а студент-медик — раз, и готово. Это я точно говорю, потому что у Жени, Володиного брата, два товарища были медиками. И чего-чего они только не приписывали Володе и его родителям, каких только болезней не придумывали! Но всё, к счастью, оказывалось ошибочным.