Марк Ефетов - Тельняшка — моряцкая рубашка. Повести

До конца смены мастер не отходил от Володи. Он показывал ему, как включать и выключать станок, направлять свет лампочки в железном колпачке, регулировал подачу эмульсии (теперь-то Володя уже знал, как называется эта жидкость вроде молока, которой охлаждают металл). Но при этом Валентин Антонович ничего сам до конца не делал. Покажет, начнёт делать, а потом говорит: «Делай, Володя, сам». А то ещё приговаривал: «Так-так, чтоб лично — отлично».

— А разве за станком не все одинаково работают? — спросил Володя.

— Работа души требует, — сказал Лисунов, — не только от человека силы берёт, но и ему силы придаёт, делает человека выносливым и крепким. Руки учат голову, а поумневшая голова учит руки. Вот оно как получается, сынок.

Учил он как-то незаметно — не в лоб. Между прочим упомянул первую Володину работу — молоток. Сказал:

— А ты тогда зеркально отшлифовал. Я тогда уж понял: будет из тебя такой рабочий, что подкуёшь блоху.

Не привык Володя к похвалам, а всё-таки было приятно слушать, что говорил Лисунов. И работа шла от этого легче.

— Скажи, Володя, а после молотка ты что делал? Я ведь потом в слесарном не бывал.

— Второе задание было — тисочки, — сказал Володя.

— Д-да… — Лисунов покачал головой и переспросил: — Тисочки? Отлично. Это посерьёзнее молотка. Небось и ключи делал, и пломбиры?

Хитрил старик. Знал же всю программу производственного обучения. Но понимал, что, вспоминая сделанное, Володя прибавлял себе уверенность, подбадривал себя. А это так важно, когда человек делает новую трудную работу.

О станке Валентин Антонович говорил как о живом человеке, а о работе — как об искусстве. И при этом Володя вспомнил, как до войны он мечтал стать артистом. Отец повёл его как-то в театр, и Володя видел там скрипача в бархатной курточке, с волосами, словно у девочки. Как же точно водил он смычком по скрипке! «Вот где нужен талант, — подумал тогда Володя. — Здорово это у него получается! Вот это артист!»

Теперь у Володи пела не скрипка, а станок. И резец был точно смычок, а руки Володи так же точно вели, направляли резец по металлу, как тот молодой артист водил смычком, по скрипке. Правда, то была настоящая музыка, а не пение станка. Но зато поющий станок добывал при помощи резца и Володиных рук не только звуки, но вытачивал из бесформенного куска стали зеркально сверкающий снарядный стакан. Один, второй, третий… Стальные стаканы пирамидой ложились на тележку рядом с Володиным станком, и ему казалось, что вот их сейчас увезут прямо к отцу. Фашисты подбираются всё ближе и ближе, но отец посылает в орудие снаряд за снарядом и бьёт гадов прямой наводкой. Кончаются снаряды. Чёрные от копоти бойцы вопрошающе смотрят на Матвея Ратикова: «Что делать?» А в это время подкатывает вот эта маленькая цеховая тележка со снарядами, которые сработал Володя, и отец вновь отдаёт команду: «Огонь!»

От этих мыслей Володя работает точнее и яростнее. Помогало и то, что, будучи учеником слесаря, он несколько раз работал за токарным станком. Да и Миша часто рассказывал ему о своей работе. Но сейчас никого с Володей не было. Он был уже за станком совсем один. Валентин Антонович ушёл куда-то в далёкую глубину цеха. Во всяком случае, так казалось Володе. Но вот сквозь цеховой шум до него донеслось:

— Смотри, Володя, слушай, не натужно ли идёт станок, не задыхается ли?

Но Володя и без того работал внимательно. Стружка шла у него, как паутина. У него не было уже и тени неуверенности и страха перед быстроходным и сильным станком. Володя чувствовал, что он хозяин станка, он его командир, а станок только точный, верный и беспрекословный его подчинённый.

Теперь Володя работал в самом главном цехе завода — снарядном. Прошло то время, когда, войдя в заводские ворота, Володя останавливался в растерянности: так много возникало сразу перед глазами узкоколейных рельсовых путей, снующих паровозиков, кирпичных громадин с зашторенными окнами, изрыгающих пар и дым и оглушающих скрежетом, стуком, грохотом и звоном точно вдребезги разбиваемых стёкол.

Не только станок, но и весь завод Володя чувствовал, ощущал, знал, как его, Володин.

В снарядном цехе он был самым молодым, но здесь называли его не просто по имени, а Владимиром Матвеевичем, совсем как взрослого. Ровесником Володи был только его сменщик. О своих товарищах по цеху, которые ему чуть не в отцы годились, он как-то сказал маме:

— Я думал, они совсем другие.

— Кто это — они?

— Ну, рабочие.

— А папа твой что — не рабочий?

— Так то ж папа.

Володя и вправду считал, что папа — он какой-то особенный: всё умеет, всё знает и никогда не ругается скверными словами. А теперь, когда папы возле Володи не было, он видел, что и тут, за этой для него в прошлом таинственной заводской стеной, такие же люди, как его отец. Здороваясь, обязательно оботрут ветошью руку: «Здорово, Матвеич! Руку-то я тебе не мазнул?» Или: «Володя, погоди, подсоблю». — «Так вам же некогда». — «Это ты, парень, брось. Дружно — не грузно, а врозь — хоть брось. Так-то, Матвеич». Совсем как отец, который сказал бы: «Во как!»

Когда Володя уходил из дома на завод, не было у него ощущения, что он идёт из семьи на работу. А вроде бы получалось так, что идёт он тоже в семью.

Как ни странно, но именно здесь, где, казалось бы, Володе не надо было применять столько физических сил и работа была интересней слесарной, спина ныла от усталости. К концу смены шумело в голове. Как же его при этом тянуло ко сну!..

«Ведь эта работа легче, легче, — говорил про себя Володя, — прижимай только резец, следи за бородкой, меняй гильзы, и всё. А там — налегай на ножовку, прижимай напильник изо всех сил и двигай им, сдирай железную шкуру болванки. Почему же там не так уставал?..» И холоднее было в слесарном цеху. Но это не тревожило. За смену раз-другой Володе приходилось пойти в кладовую за инструментом; там печурка жарко натоплена — поднесёт к ней руки, поворочается спиной, боками, грудью и, смотришь, согрелся. Короткий перерыв в работе, а всё ж таки отдых. А вот от токарного станка — ни на шаг. И всё время следи и следи за резцом и бородкой. Зазеваешься на мгновение — брак. И фронт получит меньше на один снаряд.

Вот откуда усталость.

Лисунов это понимал и как-то спросил:

— Володя, а не тяжело тебе?

Володя ответил вопросом на вопрос:

— А за самолётом кто?

— Пока никто. А там подыщем, подучим. Лишь бы другой новичок брака не наделал.

— Так вы ж, Валентин Антонович, говорили, что это со мной только так повезло, что брака не было. А всегда у всех учеников брак бывает. Говорили?

— Говорил.

— Значит, надо мне тут остаться…

Всё больше и больше снарядов требовал фронт. И Володе теперь случалось спать на заводе. Четыре часа поспал, за полчаса помылся ледяной водой прямо на дворе, в эти же полчаса поел в заводской столовой — и снова к станку с красным металлическим флажком. А на красном белыми буквами: «Токарь-отличник» — и его, Володина, фамилия.