Чэнь Мяо - Неофициальная история крупного писателя

— Ладно, хватит, расскажи лучше, какие слухи ты имел в виду! — оборвал его Вэй Тао, почему-то не заинтересовавшийся кошмарной историей с портретом председателя. Чжуан снова решил, что тот все уже знает и запираться нельзя. Дрожащим голосом он пове­дал о своей встрече с братом, о письме жены, которые намекали на что-то, но он сам не понял, на что. Вэй Тао почувствовал, что перед ним такой фрукт, на который надо поднажать, иначе сока не выдавишь, и с непрони­цаемым, как железо, лицом произнес:

— Еще раз говорю тебе, что лучше признаться по соб­ственной инициативе и не предавать заботу, которую проявляла к тебе верховная руководительница!

С этими словами он вышел. Чжуан Чжун хотел побежать за ним, но от страха не мог даже ше­вельнуться.

Вечером Цзян Цин ужинала вместе с приглашенными работниками литературы и искусства. Писатель немного опоздал и вошел в столовую, когда верховная руководи­тельница уже держала речь. Все сидели затаив дыхание, даже щебета птиц не было слышно. А Цзян Цин говорила:

— ...Про меня распускают слухи, будто я насовсем уехала в деревню, будто я покончила с собой. Но эти мерзавцы не увидят моего самоубийства, хотя смерти я не боюсь! Они не могут жить, не ругая меня, а я не могу жить, не ругая их. Я еще с ними столкнусь, я еще с ними посчитаюсь!.. — Тут Цзян Цин заметила Чжуана, который на цыпочках искал свободное место, и воскликнула: — Чжуан Чжун, говорят, ты слышал обо мне множество разных пакостей? Расскажи нам о них!

Писатель смутился, помедлил несколько секунд, и вдруг внутри его будто открыли заслонку:

— Я чрезвычайно благодарен вам за воспитание и заботу, но я провинился перед вами и перед партией. Я совершил множество ошибок, даже преступлений, моя вина огромна, как небо, я весь погряз в ней. Слу­шая всевозможные инсинуации, я не дал им решитель­ного отпора, а продолжал слушать дальше, так что мне нет оправдания...

— Говори же, что именно ты слышал! — нетерпеливо перебила его Цзян Цин.

— Я скажу, обязательно скажу,— закивал Чжуан Чжун.— Вас сравнивали с историческими личностями, да, с историческими личностями...

— С какими еще историческими личностями? На­верное, эти скоты сравнивали меня с Люй Хоу и У Цзэтянь? Откровенно говоря, мне далеко до этих императриц. А еще что болтали?

— Еще, еще болтали, что... В общем, мы ни в коем случае не должны верить этим слухам! Если мы пове­рим в них, то народ потерпит страшный урон, страшный урон...

Чжуан Чжун был готов вывернуться наизнанку, но ему еще следовало подумать, прежде чем преподнести слова брата и жены в такой форме, чтобы она устроила верховную руководительницу. Поэтому речь его стано­вилась все более пустой, и Цзян Цин в конце концов обозлилась:

— Ладно, хватит! Изложишь мне все в письменном виде!

Дальше пошли площадные ругательства. Чжуан Чжун понял, что совершил новую ошибку и, чтобы исправить ее, потребуются самые решительные дей­ствия. Странно сказать, но в его голове, точно налитой свинцом, вдруг образовался какой-то просвет. Он почувствовал, что сейчас сможет продемонстрировать свой ум и преданность, и с воодушевлением воскликнул:

— Энгельс в своей речи на могиле Маркса сказал, что у того было много врагов, но ни одного личного. Сейчас обстановка до удивления похожая: все нападки на нашу дорогую руководительницу — это проявления острой классовой борьбы!

Его сравнение произвело наилучший эффект: все слушатели были поражены, а Цзян Цин даже улыбну­лась, разом сняв камень с души Чжуана. Сияя от радости, овеянный славой, он вернулся в Пекин в пер­сональном поезде верховной руководительницы. Писа­тель был просто опьянен тем, как в самый критический момент, находясь между жизнью и смертью, он сумел использовать свой спасительный язык, чтобы снова вознестись на небо. Но когда он прозносил свой очеред­ной внутренний монолог, в купе появился Вэй Тао и сурово объявил:

— Вчера вечером ты привел слова Энгельса совер­шенно некстати. Верховная руководительница требует от тебя подробных объяснений: что именно ты подра­зумевал? Разве ты не видел, что за столом сидит корреспондент агентства Синьхуа и все записывает? Своим сравнением верховной руководительницы с Марксом ты оказал ей медвежью услугу, а если об этом сравнении станет известно другим, будет еще хуже. Ты должен немедленно исправить свою ошибку и гаранти­ровать, что твои сравнения больше никуда не распростра­нятся! Кроме того, Энгельс говорил о мертвом Марксе, а ты сказал, что сейчас обстановка удивительно похо­жая. Уж не желаешь ли ты смерти верховной руко­водительнице?!

— О, я сам достоин смерти, я снова совершил страшное преступление! — взвизгнул писатель, обхваты­вая руками готовую расколоться голову.— На моем счету слишком много преступлений, но я искуплю их, обязательно искуплю, я буду молить верховную ру­ководительницу о прощении, я достоин смерти, тысячу раз достоин!..

Всю оставшуюся дорогу Чжуан Чжун каялся в своих грехах, да и в Пекине никак не мог найти себе покоя. Он вспомнил, что в начале культурной революции думал о «небесных сетях», которые захватывают даже самых заслуженных людей, и сердце его тревожно забилось. Ведь Цзян Цин как раз и держит в руках эту небесную сеть!.. Стоило ей сказать слово, и слетел крупный военачальник; другое слово — упрятали в тюрьму члена Политбюро; третье слово — сослали заместителя премьера... А сейчас я стал пленником этой страшной женщины! Быть рядом с ней — все равно что водиться с тигром. Одного ее звука достаточно, чтобы погубить меня. О, небо! С воплем он повалился на кровать.

Пришел Вэй Тао. Кто-то сказал ему, что Чжуан целыми днями кается, уж не рехнулся ли он? Вэй холодно усмехнулся:

— Пусть себе кается. Сейчас для этого самое подходящее время.— С непроницаемым, как железо, лицом он приблизился к кровати Чжуан Чжуна. — Скажи честно, выступал ли ты против верховной руко­водительницы? Говори! Если скажешь, она отнесется к тебе как прежде, снова будет доверять тебе. Не бойся, юлить бесполезно. Ну, выступал ты против верховной руководительницы?

Перед глазами Чжуан Чжуна словно вспыхнул огонь. В сверкающих языках пламени встала сумасшедшая старуха из детства — с распущенными волосами, жел­тым сморщенным лицом. Она тянула свои грязные худые руки прямо к нему, желая вырвать его сердце, проглотить его печень. Внезапно на фоне старухи появилась Цзян Цин, теперь уже нельзя было разли­чить, кто из них кто. Писатель старался отогнать от себя этих призраков, но они не исчезали. Тогда он вскочил и с диким криком «Привидения!» бросился к закрытому окну, начал стучать в него кулаками, стекло разбилось, кровь залила ему все руки, а он про­должал кричать.

Чжуан Чжуна отвезли в больницу.