Александр Кононов - Зори над городом

Гриша остановился на пороге и начал медленно багроветь.

— Прошу! — пригласил его широким жестом благодушный хозяин. — У нас, знаете ли, в Конюшенном ведомстве…

Гриша не стал слушать о Конюшенном ведомстве, резко повернулся и вышел. Ему даже жарко стало.

Черт знает, что такое!

Уже не в первый раз он, задумавшись и забыв обо всем окружающем, самого себя подводит — попадает в нелепое положение.

На улице он даже отплюнулся с досады. Люди ночами стоят в очередях, чтобы получить похожий на кусок глины фунт черного хлеба, а у этого гуся лапчатого — пирожки, коньячок… И он имел наглость позвать к себе Григория Шумова!

Охваченный возмущением, Гриша шел стремительно, словно за ним гнались, не разбирая дороги, не глядя по сторонам.

— Врешь, не уйдешь! — послышался сзади смешливый возглас.

Но он только отмахнулся и прибавил шагу.

— Нет, не уйдешь, брат! — кряхтя и посмеиваясь, сказал кто-то за самой его спиной и схватил его за локоть.

Гриша в сердцах остановился и увидел… Шелягина.

— Тимофей Леонтьевич! — закричал он в радостном изумлении, сразу забыв о своей досаде.

— Голосок-то прежний, — с шутливой озабоченностью проговорил токарь. — Вон барынька шарахнулась в сторону — оглушил!

— Рад я вам, Тимофей Леонтьевич!

Шелягин ничуть не изменился: те же очки в железной оправе, через них видны зоркие глаза с крошечным зрачком-точечкой; та же бородка клинышком.

Вот кто сейчас нужен был Григорию Шумову!

— Пошли, пошли, не согласен я стоять на таком холоде, — с притворной строгостью говорил токарь, а сам тоже, видно, был доволен. — Только шаги-то, брат, соразмеряй, помни, что рядом идет человек обычного роста.

— А знаете, кто живет в вашей комнате? — выпалил Гриша, сам хорошо сознавая, что разговор он начал — от радости — невпопад. — Дулькин!

Торопясь, он довольно невразумительно рассказал, кто такой Дулькин, заодно упомянул о Евлампии Лещове, плуте и пройдохе, — карьеру себе, прохвост, задумал сделать на революции, потом вспомнил о старичке, к которому он попал сегодня по недоразумению. И неожиданно кончил: а в правительстве кто? Князь Львов, подумать только!

Шелягин шел рядом, покашливал, поглядывал искоса. Наконец сказал:

— Так, так. Значит, в правительстве — князь Львов, а в моей комнате — Дулькин?

— Не смейтесь! Совсем не «в огороде бузина, а в Киеве дядька». Я, может быть, говорил не очень связно, но о явлениях одного порядка. И Дулькин, и князь Львов, и Евлампий Лещов, и старичок с его пирожками…

— Хорошие пирожки?

— Не пробовал! — гневно ответил Шумов.

— Ну, а с виду-то? Белые? Из крупчатки?

— Вы насмехаетесь надо мной, Тимофей Леонтьевич! А между тем именно с вами мне хотелось… по душам. Скажите, как это получилось, что те, кто не сеял, собирают на наших же глазах урожай?

— Урожай осенью будем собирать.

— Не хотите всерьез разговаривать? Не хотите взять в толк, что и Дулькины и Лещовы — вся эта шушера помельче, и те, кто покрупней — Львовы, Милюковы, — все это — явления одного порядка. Чем, оказывается, кончилось-то все: правительством князя Львова.

— Как ты сказал? Кончилось? Да оно только еще началось. Э, брат милый, дай-ка погляжу я на тебя: вот и образовался из крестьянского сына Григория Шумова интеллигент по всем статьям. Подайте мне, мол, все сразу, а иначе не играю, верните мои игрушки назад.

— Во-первых, несправедливо то, что вы говорите, — понемногу остывая, сказал Шумов, — а во-вторых, вам-то самому разве нравится наблюдать деятельность львовых-милюковых?

— И во-первых и во-вторых я собираюсь не наблюдать, а бороться. Легальные возможности мы вон как используем! Будем завоевывать массы… Это — главное. На многих заводах сейчас засилье — временное, конечно — меньшевиков. А солдаты! Не разобравшись, целыми взводами и эскадронами записываются в эсеры. Думаешь, надолго этот угар? От нас будет зависеть рассеять его… Большая предстоит работа.

Гриша, слушая Тимофея Леонтьевича, постепенно успокаивался.

Токарь говорил правильные вещи, против его слов что же возражать? А все-таки не того он ждал от разговора с Шелягиным.

— Не того я ждал, Тимофей Леонтьевич! Можете, конечно, еще раз посмеяться надо мной… Но знаете, как я рисовал себе революцию? Могучий корабль рассекает мятежные волны, буря бушует… а на командном мостике стоит зоркий рулевой. Это он проведет корабль, минуя опасные рифы и не боясь урагана… Как ясно я его видел — мудрого человека с прозорливым взглядом, с прекрасным лбом мыслителя! Лицо у него доброе и непреклонное… Ну, теперь смейтесь надо мной.

Шелягин помолчал. Потом поймал Гришину руку и сжал крепко:

— Нет, не собираюсь я смеяться над тобой, Гриша. Таким и я его себе представлял.

— Кого?

— Ленина.

Нет, все-таки настоящий получился разговор со старым токарем.

Подольше бы потолковать с ним… Но Шелягин торопился в Петроградский комитет партии, а Грише надо было попасть на Восьмую линию к Тулочкину — он уже опаздывал. За опоздание ему попало.

Алексей Иванович Тулочкин встретил его сердито:

— Ты где пропадаешь? Тут бумага пришла. С извещением, что нас за дураков считают. Садись-ка сюда, обсудим, как быть.

После лихорадочных, суматошливых дней (именно тогда и очутился рядом с Тулочкиным неизвестно откуда взявшийся прапорщик, сам себя обозвавший Хлестаковым) работа по вооружению рабочих вошла в деловое и даже будничное русло.

Приходили к Тулочкину представители заводских комитетов со списками, с удостоверениями, на некоторых удостоверениях даже печати стояли — круглые, с лиловыми буквами, — когда только и где успели изготовить…

Винтовки, поступавшие из склада на Лиговской улице, выдавались строго по числу бойцов, в получении их завкомы расписывались в большой тетради, которую старательно вела Даша; для нее это было нелегкое дело — с грамотой она была не совсем в ладу.

Тулочкин давал теперь оружие не всем; некоторых отсылал на Лиговку — там был главный склад, — кой-кому просто отказывал.

Были люди, которые приходили не получать, а сдавать винтовки — студенты, гимназисты, зеленые юнцы в штатском; эти были вовлечены в революционные события жаждой приключений, не больше.

Принес свою винтовку и Барятин.

Тулочкин осмотрел ее и спросил сурово:

— Патроны куда девал?

— А их и не было, — смущенно признался Борис.

Скорей всего, он пришел сюда из-за Даши, а винтовка была предлогом. Даша так и не подняла от стола головы — сидела, низко склонившись над своей тетрадью, и Барятин, вздохнув, ушел.

По поручению Тулочкина Гриша ездил на Сестрорецкий завод договариваться с оружейниками насчет патронов, которые еще могли понадобиться.