Лидия Чарская - Том 12 Большой Джон

— Вот что вы наделали, — зло шипела фрейлейн Фюрст, — полюбуйтесь на дело рук ваших!.. Чем вы здесь занимались? — напустилась она на девочек. — Что это за платок, что за блюдце и… и, Елецкая, почему вы бросились на меня? Вы будете мне отвечать или нет?…

— Уходите! — вдруг выкрикнула Елецкая. — Вы испугали Черного Принца! Он из-за вас не пришел. Не пришел… О-о-о-о! И все из-за вас! — рыдала она.

— Ага! Грубить! Еще грубить. О… Sehr gut! Sehr gut! В лазарет! — взвизгнула немка. — Вы больной представляетесь, чтобы избежать наказания… Я вас знаю… Но мы будем посмотреть еще, кто останется, я или вы, вы или я…

— Или мировой судья! — хладнокровно отозвалась Воронская и, подойдя к Елецкой, чуть слышно шепнула ей:

— Ступай, Ольга… Не драться же с нею, прости Господи… Ступай в лазарет. А мы завтра все сообща решим что делать. Не бойся, не выдадим тебя.

— Что вы шепчетесь, сейчас говорите мне, Воронская… — так и вскинулась ястребом на Лиду фрейлейн Фюрст.

— Ничего особенного, фрейлейн. Я только сказала Ольге, что если у нее болит живот, пусть попросит капель Боткина у фельдшерицы.

— Ага! Так-то!.. Gut!.. Завтра все ваши дерзости будут известны maman, все до капли, а теперь… Legen sie sich alle schlafen. (Ложитесь спать все). А вы, Елецкая, марш за мною в лазарет.

И, зловеще потрясая мокрыми косицами, фрейлейн Фюрст величественно выплыла из умывальной, таща за собою оцепеневшую Ольгу, разом поблекшую, как блекнет после бури завядший цветок.

— Бедная Елецкая!.. — проговорила черкешенка.

— Мы ее выгородим, не бойся, — заверила ее Воронская.

— Лида, Вороненок, пусти меня лечь с тобою. Я боюсь, что Черный Принц все-таки явится сегодня, — стонала Додошка, уцепившись руками за руку Воронской.

Перестань, трусиха, — рассердилась та, — сколько раз говорить тебе, что никакого принца нет, не было и не будет.

— Как нет? А стихи? А блюдечко? А разговор духов? — послышались взволнованные голоса.

— Ха, ха, ха! — беспечно расхохоталась Лида. — Стихи сочинила я. Разве я не имею права справедливо считать себя поэтессой класса? Они, к сожалению, только не совсем верны географически, ибо Тигр и Евфрат никоим образом не протекают по Гренаде и булочной Филиппова там тоже нет. Их сочинила я, и в этом готова поручиться своею головою. Надеюсь, вы не откажете мне в доле поэтического дарования, сестрички?

— Ну-у-у? — протянули девочки разочарованно. — Вот оно что, а мы думали и правда! Ах, как это все прозаично и скучно объясняется, и зачем только ты поступила так, Лидка!

— А блюдечко толкала Елецкая, я сама видела, — не давая опомниться юным спириткам, нанесла им новый удар Воронская.

— Неужели правда? Но какая же лгунья Елецкая после всего этого! — возмутились те.

— Лгунья!.. Обманщица!.. Дрянь Елецкая, как долго она водила нас за нос! — негодовали возмущенные члены союза Таинственной лиги.

— Нет, неправда, я заступлюсь за Ольгу! Она не лгунья и не обманщица! Нет! — сказала Бухарина. — Она сама свято верила в свои сеансы, она была далека от обмана, — горячо и страстно говорила Зина. — Она не замечала, как нервно двигались ее пальцы и незаметно толкали блюдце каждый раз… О, как она должна быть несчастна сейчас! Бедная Лотос! Бедная Елочка! — и при этой заключительной фразе две слезинки выкатились из добрых немного выпуклых глаз "креолки".

— Вы слышали, mesdam'очки, Фюрстша сказала: или я, или она! — послышался снова голос Черкешенки.

— Успокойся, Гордская, милая. Мы выручим ее. Я еще не знаю как, но выручим непременно. Надо поговорить только с Большим Джоном, когда он придет, — успокоила Лида.

— Да, да, с Большим Джоном! С Большим Джоном! — подхватили девочки хором. — А теперь спать, mesdames, спать, душки. Утро вечера мудренее.

Веселое мартовское утро так и просится в комнату. Сквозь чисто вымытые, по-весеннему нарядные окна класса заглядывает ласковое солнце. Лучи его, словно тонкие золотые иглы, живые и быстрые, играют на черных классных досках, на географических картах, на круглом и громадном, как голова великана, глобусе «сфере», на темной клеенке кафедры, на длинном ряде пюпитров и на черных, русых, рыженьких и белокурых головках девочек.

Тих сегодня этот класс, серьезны обычно веселые, болтливые девочки. Точно грозовая туча повисла над старшим, «выпускным» классом. Точно буря-непогода разразилась.

Еще утром, после молитвы и чая, выпускных водили в квартиру начальницы.

"Maman" — высокая, полная, представительная женщина в синем, скрипучего шелка платье и ослепительно-белой наколке на голове — встретила воспитанниц на пороге «зеленой» приемной. Ее обычно доброе лицо было сурово.

— Вы ведете себя непозволительно дурно, — гремел на всю комнату звучный голос начальницы, — вы позволяете себе по ночам тихонько вставать с кроватей, выходить в умывальную и там заниматься тою глупостью, которой занимаются только невежественные, легковерные люди. Какие-то нелепые сеансы, вызовы духов, которые никаким образом не могут являться к людям! Возмутительнейшее отношение к вашей классной даме, которой вы нагрубили! Кроме того, одна из вас, Елецкая, позволила себе вытолкать всеми уважаемую воспитательницу из умывальной комнаты… Эта Елецкая, по ее же собственному признанию, была вашим вожаком в некрасивой, смешной и глупой истории. Она смущала вас всяким вздором, учила веровать в какую-то несуществующую силу и, к довершению всего, в ее ящике нашлись романы о том же вымышленном мире духов, романы, которые были запрещены мною для чтения. Все это непозволительно, но непозволительнее всего ее поведение по отношению к вашей наставнице, фрейлейн Фюрст. Оно просто ужасно! Такое поведение не может быть терпимо в стенах нашего учебного заведения, и Елецкая завтра же покинет институт. Мы исключаем ее. А вы, все прочие, в своих аттестатах получите по сбавленному баллу за поведение.

И maman удалилась в свои апартаменты, а понурые, уничтоженные неожиданным оборотом дела девочки побрели в класс.

Елецкую жалели до слез, и не так саму Елецкую, как ее престарелую мать. Бедная, пожилая, болезненная женщина жила на крохотную пенсию после смерти мужа, мелкого чиновника. Она души не чаяла в дочери и ждала с нетерпением выхода своей ненаглядной Олюшки из института, ожидая обрести в ней друга и помощницу. И вот случилось такое несчастье с Ольгой: «начальство» института, решило исключить ее.