Лидия Чарская - Том 12 Большой Джон

При взгляде на черные доски сжалось не одно юное сердечко. Через полчаса они покроются цифрами, задачами, линиями, теоремами, и девочки, нервно постукивая мелками, будут выкладывать о равенстве линий и углов.

— Интересно знать, молод или стар этот заграничный ученый, ассистент Аполлона Бельведерского, — послышался голос Креолки, и она "на всякий случай" поправила кудельки на лбу.

— Пожалуйста, не старайся, — поймав ее движение, сказала Сима, — он, этот неизвестный, стар, как вечность, и безобразен, как Квазимодо, а зол он, должно быть, медамочки, как сорок тысяч братьев злы быть не могут.

— Silence, Elsky!.. (Молчать, Эльская!)

И m-lle Эллис, толстенькая, кругленькая, запыхавшаяся, с малиновыми от волнения щеками, метнулась к Симе.

В отдаленном углу залы Лотос вдохновенно поверяла собравшимся вокруг нее девочкам:

— Я слышала одиннадцать подземных ударов… Одиннадцать, один за другим. Это значит, что святая Агния предсказала мне одиннадцатый билет… И его я знаю отлично…

— Смотри не ошибись, Елочка, как бы не случилось иначе! — заметила Воронская. — Может быть, это означало…

— Экзаменаторы идут. И «маманя» на горизонте! — крикнула Малявка, дежурившая у входной двери в зал.

Шумным роем вспорхнули девочки и, толкая друг друга, устремились к своим местам, спешно поправляя на ходу завернувшиеся передники и сползшие набок пелеринки.

— Экзаменаторы идут!

Крылатая фраза облетела зал в одну секунду. В следующую же — экзаменующиеся уже чинно стояли у своих мест.

У крайнего стула стояла Воронская. Обычно веселая, не унывающая в самые трудные минуты жизни, девочка теперь была серьезна. Дело в том, что Лида, способная, восприимчивая к ученью, одаренная богатой памятью, была окончательно бездарна в отношении одной науки. Эта наука была математика. С математикой у Воронской с самого начала учения была непримиримая вражда. Математика невзлюбила Лиду, Лида ненавидела математику. Девочка путалась и терялась в решении задач, при доказательстве теорем и алгебраических уравнений. И одна из лучших учениц по классу, Лида по математике считалась едва ли не последней. Вера Дебицкая, зная это, великодушно приняла Лиду в число своих учениц, занимаясь с нею особо от «группы». Но, несмотря на эти занятия, несмотря на все старание Веры, злополучная математика все-таки не давалась Лиде. Цифры, буквы, линии, окружности, все это мешалось в голове Воронской, получалась каша. С трудом выучив десять первых билетов, Лида успокоилась немного в последний день подготовки.

"Куда ни шло… вывезет кривая…"

И до самого утра экзамена она чувствовала себя сносно.

"Бог не выдаст — свинья не съест. Вытащу из первых билетов, и дело в шляпе", — бесшабашно думала до решительного дня Лида, но теперь смутный страх заползал в душу.

"А что если вытащу билет после десятого? — сомневалась Лида. — Ведь всех билетов сорок, и весьма может статься, что мне достанется один из последующих…

"Знать только десять билетов, когда всех сорок! Только четвертую часть! Разве это не риск? — терзалась девочка, — и еще этот незнакомый экзаменатор, ассистент из-за границы, как назло, явится сюда… Будь он «душка» или «чучело» — результат один: провал на выпускном экзамене… И к чему только Аполлон тащит его сюда?… Еще ученый, говорит! Заграничный ученый! Воображаю этого душку… Нос до завтрашнего утра, тройные очки и голый, как тыква, череп…" — и, окончательно рассердившись и на математику, и на Аполлона-Зинзерина, в качестве ее представителя, и на незнакомого ученого, Лида с силой ударила по учебнику первоначальной алгебры.

— Воронская, чего ты бесишься?!.. Maman на пороге… — И Рант изо всей силы дернула Лиду за передник.

Действительно, в зал вошла начальница. За ней инспектриса, инспектор, Зинзерин, какой-то седой маленький старичок и…

— Большой Джон! — громко крикнула Лида.

— Большой Джон! — эхом откликнулись остальные девочки, и на их лицах отразилось самое красноречивое изумление.

Да, это был он, Большой Джон, широкоплечий, с коротко остриженной белокурой щетинкой, с ястребиными глазами и большим добродушным ртом. Но его глаза глядели сегодня строго.

В первую минуту его появления, столь неожиданного, девочки опешили до того, что позабыли даже поклониться вошедшим экзаменаторам и начальству.

— Рант, Рант, голубушка, ущипни меня покрепче, а то мне кажется, что я сплю и вижу Большого Джона во сне, — прошептала чуть слышно Лида.

Рант так добросовестно исполнила эту просьбу, что Воронская чуть не вскрикнула от боли на весь зал.

M-lle Эллис заметалась, как курица перед грозой, среди вверенных ее попечению девочек.

— Mais etes-nous folles, mesdames! Mais saluez done maman! (Что это вы ошалели, mesdames! Приветствуйте maman!)

Оказалось, что Большой Джон был вместе с Зинзериным на математическом факультете Оксфордского университета и приглашен в качестве ассистента на экзамен своего коллеги. "Ясно, как шоколад", — сказала бы Додошка, но, пока каждая из девочек успела сообразить это, прошло немало времени.

— Mais saluez done maman! — выходила из себя m-lle Эллис, продолжая метаться между остолбеневшими рядами воспитанниц.

Тут только девочки пришили в себя, очнулись и, глубоко «окунаясь» перед начальницей, произнесли довольно нестройным на этот раз хором:

— Nous avons l'honneur de vous saluer! (Имеем честь вас приветствовать!)

И как бы по вдохновению, не сговариваясь, не условливаясь друг с другом, тем же хором, но уже более стройным и дружным, прибавили тут же к полному удивлению начальства:

— Здравствуйте, monsieur Большой Джон!..

Начальство заняло за зеленым столом приготовленные места. Большой Джон опустился на стул, стоявший подле Зинзерина. Он казался странно суровым и недоступным в своем, наглухо застегнутом черном сюртуке, с плотно сомкнутыми губами и строгим взглядом. Как мало походил он сегодня на того милого, веселого насмешника, Большого Джона, который проповедовал смирение и кротость сорока большим девочкам в этой самой зале в один из «приемных» четвергов!

"Большой Джон играет роль строгого экзаменатора, и это очень забавно", — мысленно говорила себе Лида, хотя ничего забавного не ощущала в эти минуты взволнованная девочка.

"Если вытащу какой-нибудь билет после десятого, осрамлюсь на веки веков".

Как сквозь сон слышала она вызовы инспектора, вопросы экзаменаторов, знакомый и в то же время странно чужой, официальный голос молодого экзаменатора, Большого Джона, а мысли с поразительною быстротою перескакивали с предмета на предмет.

Смутно припомнились девочке рассказы Большого Джона о его пребывании в Англии, рассказы, слышанные еще в детстве, о его особенной склонности к математическим наукам и о том, как писал он диссертацию на первую степень ученого математика, чуть ли не в 22 года.