Лидия Чарская - Том 15. Сестра милосердная

По-видимому, ни Констанция Ивановна, ни Нетти понятия не имели о том, как вести хозяйство. А между тем Андрею Аркадьевичу, как главному работнику семьи, был нужнее, чем кому-либо другому в доме, своевременно поданный здоровый и вкусный обед.

С мыслью о брате Ира перешла на себя.

Вот перед нею та комната, где она должна отныне проводить с детьми большую часть своего времени. У нее нет здесь своего уголка. В пансионе госпожи Кубанской в этом отношении ей было много лучше и спокойнее. Молодая девушка могла во всякое время уйти к себе за ширмы, спрятаться от людей в ту минуту жизни, когда взрослому человеку так ценно бывает одиночество. А здесь не было даже и такого удобства. Правда, эти милые близнецы, Надя и Жура, сразу понравились ей, но даже самые симпатичные люди в мире, случается, могут помешать своим присутствием. А между тем она должна была даже спать в одной комнате с ними. Но делать было нечего. Приходилось мириться и с этим неудобством, тем более что гораздо более тяжелое обстоятельство волновало Иру: взбалмошный характер Нетти не давал ей покоя. Как уживется она, Ира, с молоденькой хозяйкой дома, и какие неприятные минуты могут ожидать ее, если в первый же вечер ее приезда могла разыграться такая нелепая сцена!

Ира так глубоко задумалась над предстоящим ей житьем-бытьем под кровлей брата, что не слышала шагов и очнулась только, когда незнакомый голос произнес подле нее:

— Здравствуйте, барышня. Простите за беспокойство. Хотела в последний раз ангелков моих, Наденьку с Журочкой повидать.

Молодая девушка с веселыми, добрыми глазами предстала перед Ирой.

— Вы, должно быть, Даша? — догадалась Ира.

— Так точно, Даша. Навестить, повидать моих любимчиков забежала. На кухне у Марии спрятамши была, пока господа не уехали. А потом думаю, дай зайду. Марья и то говорит: "Барышня, гувернантка новая — добрая, знать, что за барчат заступилась перед барыней намедни, так иди без сумнений в детскую, Даша, не прогонит небось. Барчат своих погляди". Вот и пришла, не обессудьте, барышня.

И она по-крестьянски в пояс поклонилась Ире. Потом на цыпочках подошла к детским кроваткам и долго любовалась детьми.

— Наденька, ангелочек Божий… Журочка, ненаглядный соколик мой, — зашептала она скороговоркой, склонившись над спящими, — кто вас, сироток болезных, пригреет, приласкает без Даши-то! Кто заступится за вас!

— Барышня! Миленькая! — неожиданно обратилась она к Ире, — не давайте их, барышня, «нашей-то» в обиду. Ведь, не приведи Господь, как она с ними последнее время обращалась. А мне каково-то на это было глядеть!.. Ведь я, почитай, больше трех лет при них состояла. От маменьки ихней, от Зинаиды Юрьевны, шесть месяцев тому назад к князю в чужую землю, в Венецию, сама же отвозила с барыней, матерью ихней… Барыня-то уехала моя, а я при них и осталась. Чего не повидала только, ох, Господи! Сколько обид из-за ангелочков только, перенесла! Княгиня Констанция Ивановна еще туда-сюда, горяча да отходчива, а Анастасия Юрьевна — что твой зверь-аспид, так и налетает на ребят, так и норовит обидеть их. Верите ли, мочи моей больше не стало видеть все это, согрубила ей нынче, всю правду-матку как есть отрезала, да и ушла.

— Напрасно ушли, Даша. Дети без вас скучать будут, привыкли они к вам.

— Привыкли, ангелочки, что и говорить, привыкли, а только не приведи Бог прожить с барышней молодой хоть одну неделю. Жаль мне вас, барышня, до смерти, да и вам скажу, хошь сердитесь на меня, хошь нет, а не жилица и вы в здешнем доме, даром что Андрею Аркадьевичу родною сестрицей приходитесь. Помяните мое слово, недолго вы останетесь с аспидкой этой, молодой барыней здесь.

И долго еще говорила на эту тему Даша, то отходя к детским кроватям и любуясь спящими детьми, то снова приближалась к Ире и развертывая перед молодою девушкою ряд самых безотрадных печальных фактов, происходивших в семье Вадберских и Баслановых.

— Жаль мне сердечно и братца вашего, Андрея Аркадьевича, — говорила Даша, — потому, как хороший они господин. Ненадолго их при такой жизни хватит. Работают они, трудятся день и ночь, почитай, в своей мастерской картины пишут, месяцами сидят над ими, картинами этими-то, а продали, смотришь, денежки получили, и опять ничего нет. По счетам от портних разных для молодой барыни так все и разойдутся. Все как есть до единой копеечки на наряды да выезды Анастасии Юрьевне идет.

— Уж так-то жаль молодого барина, так жаль, что и сказать невозможно, — заключила, едва не плача, свой рассказ Даша.

Поздно вечером ушла она из детской, предварительно перекрестив и поцеловав спящих детей и оставив новый ряд сомнений в душе Иры.

— Пятью шесть?

— Тридцать.

— Семью девять?

Надя замялась на мгновенье.

— Семьдесят два! — неудачно подсказал сестре Жура.

— Жура, не тебя спрашиваю, а сестру, — не повышая голоса, произнесла Ира.

— Дрянной мальчишка! Тебя за уши следует выдрать за твои подсказки, — сердито закричала Нетти, сидевшая тут же с модным журналом в руках.

Жура замолк и виновато опустил голову.

— Надя, сколько, по-твоему, будет семь раз девять? — снова обратилась к девочке Ира.

Та молчала.

— Живительная тупица эта Надька, — говорила сердито Нетти, — ничего не знает, самых обыкновенных вещей, простую таблицу умножения и то сколько времени запомнить не может.

— Не пугайте девочку, Нетти, вы видите, она и так растерялась совсем, — тихо по-французки, чтобы не поняли дети — обратилась к золовке Ира.

— Как же, испугаешь ее! — отвечала ей громко по-русски Нетти. — Лентяйка она и упрямица на редкость. Ну, говори же, сколько семью девять будет, не скажешь, за уши отдеру, — накинулась она на Надю.

Девочка готова была расплакаться. Ее маленький брат насторожился, приготовившись защищать сестренку.

— Надя, голубушка, — подойдя к девочке и положив ей руку на плечо, проговорила Ира, — подумай хорошенько над моим вопросом, а главное не волнуйся, никто не тронет тебя пальцем, уверяю тебя.

В ту же минуту Нетти, красная, как пион, с дрожащими губами очутилась перед нею.

— Как вы смеете! Как вы смеете! — зашипела она.

— То есть, что я смею? — не поняла Ира.

— Так говорить со мною… Дискредитировать меня в глазах этих идиотских детей. Раз я говорю, что смею выдрать за уши эту глупую, бестолковую девчонку, то, значит, могу сделать это… А вы отрицаете… Как смеете вы это отрицать?

— Послушайте, Нетти, — снова переходя на французский язык, произнесла Ира, — мы поговорим с вами после урока обо всем этом, а теперь не мешайте мне заниматься с детьми.