Лидия Чарская - Том 18. Счастливчик

— Слушай, Раев, — говорит классный наставник Счастливчику, — у тебя невозможные волосы, завтра же изволь наголо обстричь эти вихры.

И он презрительно окидывает взглядом чудесные локоны Счастливчика.

"Раев!" "Изволь завтра же!" "Вихры!"

Какие новые, необычные слова для Киры!

Никто еще в жизни не говорил с ним так холодно и строго!

Большие черные глаза Счастливчика поднимаются изумленно на классного наставника, но он уже далеко. Только из-за двери доносится его надтреснутый, раздражительный голос.

— Через десять минут молитва, — обращается он к мальчикам, — извольте одни стать в пары и идти в зал. Мне надо видеть инспектора.

В минуту Счастливчик окружен тесным кольцом его новых приятелей.

— Вот так новичок! — звучит задорный голос над самым ухом Счастливчика, — ждали мальчика, а он, нате-ка, девчонка!

— Не девчонка, а овца! Овца… Бэ-бэ-бэ-бэ!

— Просто лохмач какой-то!

— Овчарка!

— У моей сестры точно такая кукла! Нечесаная!

— Здравствуй, Перепетуя Акакиевна! Длинноволосая девица!

Кольцо мальчиков сжималось все теснее и теснее вокруг оторопевшего Счастливчика. Изумленный, но не испуганный нимало, Счастливчик только смотрел на окружающих его мальчиков, точно спрашивая, что им всем надо от него.

Мальчики не унимались. То здесь, то там слышались восклицания:

— Клоп какой-то!

— Лилипут! Карлик!

— Блоха!

— Козявка!

— Братцы, да это тот самый, что так смешно у «Арифметики» экзаменовался.

— Ей-ей, он самый!

— Как тебя зовут? Эй, ты, Лилипутик!

Кира обернулся. Перед ним стоял мальчик, высокий, тонкий, с маленькими мышиными глазками. Около него теснились другие мальчики: черненькие, беленькие, рыженькие, большие и маленькие, и все до единого крупнее, старше и сильнее его, Киры.

Высокий мальчик сразу не понравился Кире: глаза бегают, губы тонкие, злые.

— Ты Москву видал? — спрашивает высокий мальчик.

И не успевает Кира ответить, как руки мальчика крепко охватывают его голову, и Счастливчик поднимается на воздух.

Ему очень больно.

— Вот тебе Москва! Вот тебе Москва златоглавая! — кричит Кире в лицо высокий мальчик.

— Оставь сейчас же новенького в покое! — раздается звонкий голос, и из-за спин товарищей выскакивает плечистый, рослый крепыш с румянцем во всю щеку и с широким, открытым лицом. — Слушай, Подгурин, если ты тронешь еще раз малыша, я тебе так залимоню!

Краснощекий хватает за ухо мучителя Киры и, раскачивая его, приговаривает:

— А вот тебе и задаток пока. Не тронь в другой раз новичка, не тронь, не тронь!

— Отстань, мужик! — извиваясь, как угорь, кричит в бешенстве Подгурин. — Помидор Иванович, отвяжись!

Краснощекий смеется:

— Ага, не нравится! Будешь знать как маленьких мучить. Вот я тебя!..

— Помидор Иванович, что ты за овцу заступаешься? Ради девчонки какой-то лохматой товарищей обижаешь! — раздается чей-то голос.

Одновременно с этим Кира громко вскрикнул. Кто-то больно и сильно ущипнул его за руку.

Слезы мгновенно застлали глаза Киры.

"За что? За что они мучат меня?" — вихрем пронеслось в его головке, и ему нестерпимо захотелось домой, назад, к бабушке, Ляле, няне, туда, где все так любят, нежат и ласкают его, Киру.

Краснощекий Помидор Иванович заметил слезы.

— Пожалуйста, не реви, малыш, — произнес он дружески, хлопнув по плечу Киру и, повернувшись к товарищам, поднял кулак, внушительно потряс им в воздухе и крикнул:

— Кто из вас посмеет коснуться малыша, тому я такой фонарь поставлю, что на всю гимназию светло станет! И это так же верно, как то, что зовут меня Иван Курнышов!

Прозвучал звонок к молитве. Появился старенький подслеповатый воспитатель, которого вся гимназия поголовно звала «дедушкой», и повел мальчиков в зал на молитву.

Курнышов очутился в зале позади Счастливчика и зашептал ему в затылок:

— Эй, ты, Лилипутик, ты не бойся наших ребят… Небось, теперь не полезут!.. Кулаки у меня здоровенные, что твое железо. Заступлюсь так, что небу жарко станет. Только не плачь. Терпеть не могу ревунов и кисляев. Слыхал?

Счастливчик обернулся, взглянул на мальчика и тут только заметил, что лицо его очень знакомо.

"Вспомнил! Вспомнил! — поймал себя на мысли Счастливчик, — это тот самый мальчик, который назвал меня в день экзаменов лохматой собачонкой".

Кира внимательно оглядел своего нового друга, так неожиданно выступившего в качестве его защитника. Светлые, ясные глаза, вздернутый нос, весь в веснушках, наголо остриженная голова, румяные щеки, широкие, сильные и крепкие плечи — вот кого увидел Счастливчик позади себя.

Кира не знал, нужно ли ему ответить что-нибудь на вопрос мальчика или нет, но в это время раздался голос старого воспитателя:

— Тише! — и все смолкли.

Около Киры стоял небольшой рыженький мальчик с постоянно подмигивающими подслеповатыми глазами, усердно чистивший себе пуговицы вместо того, чтобы креститься.

— Как тебя зовут? — услышал Счастливчик вопрос подслеповатого мальчика и не успел ответить, как тот добавил просяще: — Если у тебя есть перья, марки, пузырьки, разные старые замки, тетрадки, ты, пожалуйста, мне их давай — я собираю.

— Гарцев! Попрошайка! Он всякую дрянь как сорока в свое гнездо тащит! — услышал с другой стороны Кира. Он живо обернулся и увидел красавца мальчугана, синеглазого, темнокудрого, с ямками на щеках.

— Меня зовут Ивась Янко. Будем знакомы, — произнес, протягивая Кире руку мальчик. — По прозвищу Хохол, потому что я родился в Ромнах, в Малороссии. Понял?

Счастливчик кивнул в ответ и хотел было заговорить с синеглазым мальчиком, но неожиданно окончилась молитва, подошел воспитатель и повел всех в класс.

На большой черной доске в классе было написано мелом: "Первый урок — арифметика, второй — Закон Божий, третий — пение, четвертый — география, пятый — русский". А внизу детскими каракулями значилось: "Шестой — китайский язык на японском наречии, а потом от ворот — поворот, марш по домам, приказал начальник сам".

Мальчики читали расписание уроков говорили:

— Это Янко! Непременно Янко! Он последний вышел из класса! — горячился Подгурин.

— Ну, ты, «Верста», потише!.. Длинный, в потолок ушел, а такого простого правила не знаешь, чтобы не выдавать товарища, — грозно прикрикнул на него как из-под земли выросший Помидор Иванович.

— Мужик! Сапожник! У него отец сапожник! — презрительно крикнул Подгурин.

— Мой папа прежде всего честный рабочий человек, — горячо отвечал Курнышов. — И я могу только гордиться таким отцом. А чтобы ты много не разговаривал, так вот же тебе!..