Лидия Чарская - Том 19. Белые пелеринки

— О эта новенькая! Это ужасно! Ужас что такое! Ужас! Ужас!

Только доброе лицо начальницы по-прежнему носило на себе выражение снисходительной и мягкой ласки. Она нежно отвела руки Южаночки от своей шеи и проговорила, приглаживая растрепавшиеся кудри девочки:

— Ну, дитя мое, довольно! Я рада, что ты так сразу привязалась ко мне, но надо уметь несколько сдержаннее выражать свои чувства. Ты подумай только, что произошло бы, если все триста девочек, воспитанниц вверенного мне института, стали бы бросаться на меня и так бурно выражать свою любовь! Будь же умной барышней и постарайся заслужить мое одобрение успехом в ученье. Этим ты еще ярче подтвердишь свое чувство ко мне! Постараешься, девочка?

— Рада стараться, ваше… — начала было Южаночка, но точно поперхнувшись, покраснела и проговорила тихо:

— Я постараюсь… Да, я постараюсь сделать вам приятное. Я вас так люблю. Ах, если б вы знали, как я люблю вас. Ужасно!

И неожиданно Южаночка звучно чмокнула полную белую руку княгини, покоившуюся на ее плече…

— Изволь повторять за мною: ich bin, du bist, er ist. (я есть, ты есть, он есть).

— Ich bin-a, дубина… Дубина! Ха-ха-ха-ха-ха!

— Не дубина, a du bist! Я не понимаю, что тут смешного! Ты знаешь: кто смеется без причины, тот есть признак дурачины. Изволь же повторять. — И краснея от досады, Лина Фальк затянула снова в нос: — Ich bin, du bist, er ist.

Южаночке скучно. И для чего несносная Крыса заставила ее готовить уроки под руководством Фальк. Противная! Противная! Противная! Никого в жизни, кажется, не ненавидела до сих пор Южаночка, а вот Фальк ненавидит. Одну только Фальк. Даже Крыса не так противна и гадка, как эта Фальк! Крыса своей злостью смешит, Фальк раздражает. А впрочем, одна стоит другой. Южаночка смотрит в лицо белобрысой Лины, и оно кажется ей несноснее, чем когда-либо. Вот уже два дня провела Южаночка в институте, но привыкнуть к золотушному лицу Фальк она никак не может. Глаза красные, слезящиеся, лицо желтое и прыщи. Почему слезятся глаза и почему прыщи?

— Почему у вас красные глаза и прыщи? — спрашивает она свою маленькую учительницу.

Фальк подскакивает на скамейке, точно ее укусила блоха. В ее красноватых глазах стоят слезы.

— Ты порядочная дрянь, Палтова, — шипит она, — я не виновата, что меня Господь Бог создал такою.

И она готова расплакаться.

Южаночке становится вдруг жаль Фальк. Правда, ведь она не виновата, что родилась такой. О, зачем, зачем она обидела Фальк?!

И тут же, желая исправить свою ошибку, она берет холодную, всегда потную руку белобрысой Каролины, жмет ее и шепчет:

— Это ничего, Фальк, это все вылечить можно. У нас есть доктор на юге, Сморов, он одного солдатика вылечил от золотухи и командирскую собачонку Луньку. Совсем запаршивела Лунька, а он ей раз прописал, и все прошло… Как рукой сняло. И тебе пропишет, хочешь, я его попрошу в письме.

Голос Инны звучит так нежно, а Фальк… Боже Великий, что сделалось с Фальк? Слезы брызгают двумя фонтанами из золотушных глаз немки, она делается красной, как вареный рак, и, упав на пюпитр, разражается слезами.

— Ты гадкая, злая насмешница, Палтова, ты дрянь! Ты… О-о-о-о! Как я ненавижу тебя!

Южаночка уничтожена. Разве она хотела этого? О, напротив, совсем напротив. А Фальк рыдает все громче и громче. Вокруг них уже собирается толпа. С кафедры спешит г-жа Бранд, за нею из противоположного угла черненькая, апатичного вида девушка в сером, m-lle Карасева, немецкая папиньерка и помощница Бранд.

— Лина! Лина! О чем ты! — с испугом вопрошает Эмилия Федоровна племянницу.

— О, Tante, Tante! (о, тетя, тетя!) — рыдает Фальк. — Она, Палтова, эта. Она назвала меня паршивой собачонкой!

M-lle Карасева злыми глазами впивается в лицо Южаночки и шипит:

— Ага! Опять твои проделки! И что за ужас — произносить такие слова! О, невозможная, испорченная девчонка. Становись сейчас к доске. Ты будешь стоять там до шести часов, слышишь?

До шести часов много времени. Целый час. Теперь только пять. Простоять шестьдесят минут у доски — о, это нелегкая штука. И за что?! За то, что Фальк говорит неправду? Разве она, Инна, назвала ее так? Нет! Желая ей добра, она, Южаночка, сделала маленькую неловкость. Но она не виновата. И размышляя таким образом, Инна направляется к доске, не пробуя даже просить прощения. Все равно ведь не поможет. Фальк плачет, значит, она чувствует себя несчастной. А виною этого несчастья — она. Вот, она и должна расплатиться одна за все.

Южаночка стоит у доски и старается думать о чем-то очень хорошем. Завтра воскресенье, и она увидит дедушку своего, милого, дорогого. Ура! Ура! Ура! — мысленно ликует девочка, не решаясь, однако, теперь уже вслух крикнут это «ура». Потом мысль ее перескакивает на другое. Она и Гаврик держат пари. Надо проделать нечто, что не приходило еще в голову ни одной институтке и что она, Инна, придумала сегодня утром, ужаснув своей смелостью даже шалунью Гаврик. Они так долго спорили и пререкались тогда.

— Сделаю! — выходила из себя Южаночка.

— Нет! — опровергала ее Гаврик.

— А я тебе говорю, что сделаю!

— Не посмеешь!

— Не посмею? Я? Ну вот, ты меня и не знаешь! Нет еще ничего такого, перед чем бы задумалась я! Хочешь пари?

— Хочу! Хочу! На банку варенья! — обрадовалась Гаврик.

— Нет, без всякой банки, а просто так. Приходи сегодня после дневного чая в залу, когда там будут бегать наши седьмушки и прочие младшие. Тебе докажу!

— Идет! — согласилась Гаврик, и план был готов.

И вот Южаночка наказана так не вовремя. Так некстати подвела ее эта плакса Фальк! Как же после этого и не проиграть пари!

Две трети девочек находятся теперь в зале, бегают, резвятся там, устраивают игры, танцуют под рояль, и Щука там, и Гаврик, а она здесь. Целый час, целый час!

Чтобы как-нибудь скорее и незаметнее провести этот час, Южаночка смотрит в окно. За окном зима. Снег идет. Погода — ужас! Что, если завтра будет такая, приедет ли дедушка в прием? Ах, если бы приехал. Конечно! Конечно, приедет! Он так любит ее, Инну, и потом, что такое значит погода для старого героя. А?

— Господа! В классе угар! Выходите скорее, надо открывать фортку. Я столько раз говорила истопнику, что по два раза в день нельзя топить печь, — послышался недовольный голос Карасевой. — В зал, маленькие, ступайте все в зал.

Что это? Или она ослышалась, Южаночка? В зал? Ах, отпускают в зал! Какое счастье! Угар в классе! О, благодетельный угар, о, милая печка! Фрейлейн Бранд, проходя мимо нее, говорит сердито: