Лидия Чарская - Том 20. Дом шалунов

— Тс! Тс! Тс! — погрозил он. — Во-первых, Кар-Кар удит рыбу…

Мальчики расхохотались.

— Ты нас морочишь, Витик! — зашумели они. — Что за важность, подумаешь, что Кар-Кар удит рыбу!

— Во-вторых, он уснул! — продолжал Витик.

— Ну и что же!

— И в-третьих, рыба клюет, — торжествующе заключил Витик…

— А! О! А! Ага! Угу! Вот так штука! — вырвалось разом на разные голоса из уст двадцати мальчуганов.

— Уснул, а рыба клюет? Вот это совсем особого рода дело! Надо бежать его будить! — зашумели шалуны.

И Алек Хорвадзе первый побежал к берегу.

За ним и остальные. Павлик Стоянов стал на голову и прошелся на руках впереди маленькой толпы к общему удовольствию шалунов.

Вот и берег. На берегу сидит Кар-Кар. Его шляпа сдвинулась на затылок. Удочка зажата в правой руке. Левая покоится на груди. Он спит так сладко и крепко под легкий шум озера, как, наверное, не спал никогда в своей собственной постели.

Громкий храп его разносится далеко по лесу. Очки сползли на самый кончик носа, и поэтому лицо у Карла Карловича такое, точно он чему-то удивлен.

Мальчики окружают его.

— Карл Карлович, смотрите, ваша шляпа упадет в воду! — кричит Витик в самое ухо немца.

— Карл Карлович, ваши очки скоро собирается утащить щука! — задыхаясь от смеха, вторит ему Павлуша.

— Карл Карлович, у вас рыба клюет! — визжит Бобка Ящуйко.

Карл Карлович открывает заспанные глаза и бессмысленно смотрит на шалунов, потом поднимает руку к голове.

Слава Богу — шляпа на голове.

Щупает нос. И очки на месте.

Тогда он строго грозит пальцем маленьким проказникам.

— Рыба же! Вам говорят, рыба клюет! — вопит Арся Иванов на всю окрестность, точно на поверхности озера появилась настоящая акула.

Тогда Карл Карлович точно оживает. Сна как не бывало. Действительно, рыба клюет и дергает удочку у него давно.

Со счастливым, радостным лицом Карл Карлович осторожно поднимает удилище от воды. И…

Карл Карлович не может рассмотреть сразу, что за рыба…

О! Как тяжело! Рыба, очевидно, попалась не из мелких. Удочка гнется. Карл Карлович торжествует. Все в нем сияет: и красное, лоснящееся лицо, и нос с очками, и парик с дырочкой.

Удочка еще чуточку поднялась над водою…

Раз!

Наконец-то!

Карл Карлович очень близорук и поэтому не может рассмотреть сразу, что за рыба поднимается над поверхностью воды.

А рыба эта престранная. Тонкая, вроде угря, и длинная-предлинная. Кар-Кар изумлен. Ему еще ни разу не приходилось видеть такой странной рыбы. Она совсем не трепещет на крючке и не играет чешуею на солнце. Удивительно странная рыба. Тусклая какая-то и, по крайней мере, в два аршина длиной.

Наконец она подле него на песке. Карл Карлович наклоняется над нею, не решаясь, однако, взять ее в руки. И вдруг откидывается назад, зажимая себе нос обеими руками. Вот так запах! Нет сил вынести близкое соседство подобной рыбы!

Но Карл Карлович все же имеет мужество еще раз наклониться над странным уловом. И вдруг лицо его багровеет от гнева. Теперь он понял все!

Перед ним лежит селедка, и не одна, а целых шесть не живых, а вычищенных селедок, причем хвост одной втиснут в голову другой. И так все шесть, гуськом…

Возмущенный Карл Карлович вспоминает, что за сегодняшним завтраком почти никто не ел селедок и что селедки куда-то исчезли как по волшебству. Вспоминает еще и то, что во время сборов на пикник карман у Витика как-то топорщился и от Витика пахло именно так, как пахнут сейчас эти селедки.

Значит, все это шутка Витика! И разгневанный Карл Карлович бросается к Витику и больно схватывает его за ухо. Попавшемуся проказнику плохо пришлось бы, наверное, если бы в эту минуту не показалась бегущая к берегу со всех ног Женя. Лицо у Жени было взволнованно. Глаза испуганы насмерть.

Она ураганом ворвалась в толпу мальчиков, во все горло крича:

— Где Котя?! Вы не видели Котю?!

Мальчики в недоумении переглядываются. В самом деле, где же он, Котя?

И лица у них становятся такими же испуганными, как и у самой Жени.

Теперь поднялась уже настоящая суматоха. Все стали вспоминать, где и кто видел Котю последним.

— Он был, когда складывали костер, — произнес уверенно Алек.

— Но когда мы бежали к берегу, его не было уже с нами, — уныло вторил ему Павлик.

— Да, его не было с нами, — еще печальнее произнес Витик, который особенно привязался к общему любимцу с тех пор, как тот так великодушно выручил его.

— Котя! Ay! Ay! Котя! — пронеслось громкой перекатной волной по опушке леса.

— Ay! Ay! Ay! Откликнись, Котя! — задрожали, зазвенели детские голоса.

— Ау! Ау! — присоединились к ним и крики взрослых.

Но никто не откликался.

— Ау! — Громко несется по лесу крик.

Но тот, кому нужно во что бы то ни стало услышать это «ау», его не слышит.

Котя быстрым шагом идет все вперед и вперед. Мальчик сам хорошо не помнит, как он отделился от всех, как углубился в чащу. Его фуражка полна грибов, карманы — ягод. На душе у Коти сладко и легко. Давно он не чувствовал себя так, как сейчас. Это светлое, радостное настроение продолжается с той минуты, как он почувствовал себя среди огромных великанов-деревьев, среди веселых пичужек, букашек, грибов и ягод, которыми кишмя кишит лес.

Надо быть самому крестьянским мальчиком, чтобы понять то настроение, которое охватило Котю. Хорошо ему жилось в пансионе, начальство и товарищи любили его, он чувствовал себя там, как дома, но в лесу, на воле, было еще лучше, еще радостнее.

И он торопился насладиться этой радостью, погулять вволю, чтобы вернуться вовремя к обеду, к месту, где расположились его друзья.

Бодрый и веселый, легко подпрыгивая на ходу, он перебегал от гриба к грибу, от ягодки к ягодке. Когда картуз его был уже полон ими, Котя перестал собирать грибы, пошел тише и затянул песенку. Песенка была все та же, далеко не крестьянская песенка, которая неведомо откуда и как запомнилась Коте:

Эту песенку Котя как-то запел в пансионе. И тогда мальчики окружили его и забросали вопросами:

— Откуда ты знаешь такую прелесть?

— Это совсем не деревенские слова, не деревенская песня!

— Где ты ее слышал?

Но Котя не мог сказать, где он слышал песню, а так как мальчики не переставали расспрашивать его о ней, то он и перестал петь ее в пансионе. Зато здесь, в лесу, он затянул ее с особенным наслаждением. Здесь он был один. Никто не мешал ему. Котя шел и пел, а в его мыслях мелькала та странная, прекрасная, с белыми, мягкими руками женщина, которая всегда появлялась перед ним, как только он начинал свою песенку или погружался в свои мечты.