Лидия Чарская - Том 23. Её величество Любовь

Картина носила название "Ради сына". Сегодня он должен был закончить ее. Он сидит над нею уже около месяца. Это его первый серьезный труд. Тема картины захватила его, потому что он взял ее из своей собственной жизни. И свою мать он изобразил на ней, как живую.

Он лихорадочно набросал несколько мазков и, далеко отшвырнув от себя кисть и палитру, взглянул на работу.

Картина точно жила. Алексей отошел от нее на несколько шагов.

Февральское солнце как раз в эту минуту ударило в комнату и озарило картину. Целая поэма материнской любви и материнских страданий смотрела с этого мастерски исполненного полотна.

Алексей понял, что картина хороша. Он схватил кисть потоньше и снова бросился к мольберту. Рука его сделала движение написать начальные буквы его фамилии, и вдруг кисть выпала из его рук. Он схватился за голову и глухо застонал, вспомнив, что это не его картина, что под нею будет стоять имя того ужасного человека, которому он продал свой талант.

О, этот человек!

Вот уже около года, как он находится под его страшной властью. Он написал для него с десяток картин, которые уже дали имя Марину, дали ему и великолепный заработок. О Марине писали, о нем говорили. Каждая из картин, подписанная именем Марина, покупалась немедленно, лишь только появлялась на выставке или в витрине того магазина, куда сбывал их художник.

И те, которые знали Марина по его прежним посредственным работам, удивлялись, как это сразу у него явился такой талант. Но никто не подозревал, что все эти картины писаны вовсе не Мариным, а никому неизвестным юношею из Вольска…

Только Алеша с каждой картиной чувствовал все большую душевную муку.

Никто бы не узнал в нем прежнего юноши. Лицо Ратманина осунулось, как у больного. Глаза ввалились и горели лихорадочным огнем.

Сейчас это лицо, эти глаза казались еще болезненнее. Он должен передать Марину и эту картину!

Алеша схватился за голову и замер. Так он просидел в глубоком отчаянии минуту, другую. Потом быстро поднял кисть и подписал ею на углу картины: Дмитрий Марин.

В эту минуту вошел Марин. Он приблизился к картине, взглянул на нее и невольно вскрикнул от восторга…

— Хорошо, мой юный друг, превосходно! — произнес он, не отрывая глаз от картины. — Так превосходно, что, хоть я условился платить вам только пятьдесят рублей, за эту картину я вам еще отдельно прибавлю двадцать пять целковых… О, Дмитрий Марин умеет ценить людей! — добавил он с гордостью.

Если бы год тому назад Алеша услышал это, он был бы бесконечно счастлив. Лишних двадцать пять рублей! Ведь это для него с матерью крупная сумма!

Но теперь, когда вместе с этой картиной от него как бы отнимали кусок его сердца, он думал иначе. Ведь эта картина — это его творенье, его работа, его талант, его детище! А, между тем, его дарованием бессовестно пользуется другой человек!.. Он, Алеша, не хозяин своего создания… Он…

Алеша мрачно взглянул на Марина и, молча кивнув головою, отвернулся от картины.

— Алеша! Алеша! Вы спите! Этакой соня! А а вам радость принесла! Слушайте, я сейчас от магазина Ярова… Там ваша картина, а вокруг толпа народа, большущая… И все про картину говорят… Все ею восторгаются… дядю хвалят, говорят: "талант, восходящая звезда, знаменитость!" И это даже художники признают. Поймите! Знатоки! Там их целая толпа собралась… А я-то себе думаю: вот если бы Алеша услышал! А он, негодный, спит, как сурок в своей норке!

И болтая таким образом, Нюра тормошила за плечи Алексея, прикорнувшего в уголке дивана.

Алеша быстро вскочил на ноги и мутными глазами уставился на девушку.

— Ха-ха-ха! — рассмеялась она. — И смешной же вы! Лохматый, заспанный! Причесывайтесь скорее! Побежим к Ярову. Послушаем, что говорят…

— Нет, я не пойду… — ответил Алеша таким упавшим голосом, что все оживление Нюры разом пропало.

Чутким сердцем девушка уловила отчаяние в голосе юноши.

Она мигом очутилась подле него, схватила его за руку и прошептала взволнованно:

— Голубчик, что с вами?

И вдруг она разом поняла все.

— Бедный, бедный Алеша! — произнесла она тихо и крепко сжала руку юноши. — Жаль мне вас ужасно… Дядя… дядя очень дурно поступил с вами! — И она неожиданно залилась горькими слезами.

Но что же она могла сделать, бедная молоденькая девочка?

Разве только поплакать и погоревать вместе с ним!

Через два дня после появления картины в витрине Ярова, Марин получил по почте конверт с княжеским гербом.

В конверте лежала записка, в которой князь Увалов, один из знатных сановников Петербурга, приглашал художника Марина пожаловать для переговоров относительно заказа.

Марин ликовал. Его известность, очевидно, проникла в самые высокие аристократические сферы.

"Не надо показывать вида, что я очень польщен этим приглашением, — решил Марин. — Пусть знает, что я ценю себя…"

И, нарочно небрежно повязав галстук, он поскакал на Сергиевскую улицу, где жил князь.

Спустя полчаса лакей ввел его в кабинет князя. Он сидел у стола и курил дорогую сигару.

Князь слегка кивнул на почтительный поклон Марина и, указав ему на ближайший стул, начал:

— Я видел у Ярова в витрине вашу картину "Ради сына" и пришел от нее в восторг.

Марин поклонился.

— Под впечатлением этой картины, — продолжал князь, — у меня явилось желание заказать вам портрет моей дочери — моей покойной дочери, которой уже около пяти лет нет со мною… У меня осталась лишь фотографическая карточка Лели, и по ней вы должны нарисовать портрет или, вернее, картину, изображающую улетающего ангела… Лицо ангела должно быть лицом моей Лели. Но, главное, вы должны точно воспроизвести ее глаза. Я давал писать ее портрет многим художникам, но они не могли справиться с задачей. Глаза не удавались, и картина казалась заурядной… У нее были особенные глаза, у моей Лели! Достаточно вам взглянуть на ее портрет, и вы поймете, что я не ошибаюсь.

И князь протянул Марину небольшую фотографическую карточку, изображавшую молодую девушку с лучистыми глазами.

Марин встал, подошел к окну и с видом знатока стал внимательно рассматривать карточку.

— Да, вы правы! Глаза княжны удивительные, — сказал он, — но я справлюсь с этой задачей! — заключил он, гордо взглянув на князя.

— Постарайтесь!.. Прошу вас уделить этой картине особенное внимание, — продолжал князь. — Что же касается цены, то можете ее назначить сами… Предупреждаю вас, что я охотно готов заплатить пять тысяч и даже больше за картину с изображением моей дочери, если только картина удовлетворит меня.

— Для художника слава дороже денег, — ответил Марин, весь закипая восторгом при одной мысли скорого обладания таким огромным капиталом. — Через недели две, три я вам привезу готовый эскиз картины… Надеюсь, вы будете довольны! — Он с достоинством поклонился князю и вышел из его апартаментов, унося с собой карточку.