Сигбьерн Хельмебак - Андерсенам - Ура!

— «Билли Дилли», — повторил Хермансен и записал в свой блокнот.

— А почему ты спрашиваешь? — подозрительно спросил Эрик.

— Мы просто хотели устроить маленький вечер, юбилей.

— Здесь, в поселке?

— Да, в убежище. И конечно, нам хотелось подобрать такое, что нравится молодежи.

На первый взгляд ничего сенсационного в ближайшие дни не произошло. Каждое утро караван машин выезжал из поселка, женщины занимались домашними делами, ходили в магазин.

Сбыт в кооперативном магазине значительно повысился, об этом по крайней мере свидетельствовал наплыв покупателей. И в самом магазине, и перед ним всегда было полно людей — верный признак того, что назревает какое-то событие. Конечно, комментировался и эпизод у живой изгороди. А когда позже стало известно, что обе жены перебрались в подвальные гостиные, соседи не могли не сделать того вывода, что отношения в супружеских парах не таковы, как бы следовало.

— Но жителей поселка занимало не только это. Пошли слухи о юбилее, который будет отмечаться в убежище. Там за закрытыми дверями стучали молотками, столярничали. Шестнадцого июля днем на столбах и на специальной доске были расклеены объявления. С необычайной точностью Хермансен и фру Сальвесен назначили время — в половине шестого, за полчаса до свадьбы Андерсенов, рассчитав, что даже тот, кто решил пойти на свадьбу, сначала заглянет в убежище, чтобы послушать «Билли Дилли», которых Хермансену после долгих переговоров удалось-таки пригласить.

Беспримерно: «Билли Дилли» выступят в поселке! Объявление о празднике висело символом раскола, вокруг собирались люди и высказывались за и против. Одни ругали Хермансена и правление, что выбрали такое время, другие — Андерсена за вызывающее поведение, нельзя же устраивать свадьбу в день юбилея поселка.

Естественно, сам Хермансен не принимал участия в таких дискуссиях. Он действовал за кулисами. Лето ведь вообще трудное время. Комиссии полностью прекратили работу, к тому же кое-кто вышел из их состава, чтобы оказаться в оппозиции. Акции протеста зашли так далеко, что два члена кооператива — Вольд и Гростэль — не стали красить свои дома. А ведь члены кооператива обязались это делать каждый третий год. Иные предались лени и загородным семейным прогулкам.

Хермансен сидел все и молчал, зная, что большинство по-прежнему на его стороне. Внезапная симпатия к Андерсену заглохнет сама по себе, в особенности если вечер в убежище будет иметь успех. Даже безответственная трата денег Андерсеном теперь не возмущала, наоборот, было приятно узнавать о новых бессмысленных покупках. По расчетам Хермансена, выигранные деньги скоро иссякнут, наступит банкротство, и Андерсен станет еще более устрашающим примером, чем раньше. Поэтому Хермансен взирал на события в поселке почти спокойно. Неустанно занимался организацией вечера и делами кооператива. И работал над собой. Последние события словно лучом прожектора осветили тайники его собственной души. Он знал, что сам не безгрешен. Знал свои слабые стороны — скрытые, неукротимые силы, которые постоянно нужно держать в узде с помощью силы воли и самодисциплины. Поэтому всегда следил за тем, чтобы, по крайней мере, один из членов правления присутствовал на его совещаниях с фру Сальвесен.

Но по вечерам и ночью было сложнее. Он лежал на большой двуспальной кровати, которая казалась огромной, когда ты один. Ночи стояли теплые и тихие, бархатно-мягкий мрак производил впечатление вакуума, какое-то томление заставляло вскакивать с постели и подходить к открытому окну. Он часто стоял у окна, стараясь остыть и умерить волнение. Напротив, у Сальве-сенов, была видна подвальная гостиная с открытым окном. Гардины трепетали на ветру, хотя ни один листик не колыхался на молодом тополе, росшем под окном.

Ночь за ночью, стоя у окна, он наблюдал это загадочное явление природы.

Весь июнь и первые дни июля стояла хорошая, теплая погода, но потом сменилась неустойчивой — с градом и грозами, К середине месяца погода снова как будто установилась. Двадцатого июля по синему небу плыли маленькие, кудрявые, словно овечки, облачка, предвестники хорошей погоды. Это прекрасный фон для флагов, колыхавшихся на летнем ветерке. Каждый дом в по'селке вывесил флаги, и Андерсен был глубоко взволнован.

— Смотри, мать, весь поселок придет!

— А может, это из-за юбилея? — она обратила внимание на то, что и Хермансен вывесил флаг.

Юбилейный вечер, естественно, вызывал у нее некоторое беспокойство. Разве забудешь горькую обиду в тот памятный вечер три недели назад? С другой стороны, многие жители поселка выказали им столько симпатии, что становилось тепло на душе. Приходили соседки, она получала цветы и письма. Письма, правда, часто были анонимные, а некоторые из них совсем не симпатичные. Но в большинстве шли поздравления соседей, которые сообщали, что лишены возможности нанести визит.

Андерсен был исполнен оптимизма, который всегда является наградой за любую творческую деятельность. Несмотря на то, что он оставил работу, забот было хоть отбавляй. Никогда еще не приходилось так торопиться. Одни только покупки — уже огромный труд. В дом вереницей тянулись продавцы — пылесосов, жалюзи, представители страхового общества, агенты по продаже книг. Все они отличались невероятной любезностью, не нужно было даже платить наличными. Все можно взять в рассрочку, заплатив лишь небольшой первый взнос.

Но, естественно, больше всего забот требовала подготовка к свадьбе. У Андерсена не было времени думать о волнениях в поселке. Он вряд ли даже подозревал, что сам был их причиной.

Все устраивалось как нельзя лучше, единственное, что беспокоило, — это погода. После полудня небо стало за^ волакивать, темные нагромождения туч скапливались где-то на юге, но пока еще большая часть неба оставалась голубой. Солнечный свет превращал дом и сад в настоящую сказку. Сарайчики для игр сияли веселыми красками в зеленых кустах. В саду между деревьями были развешаны бумажные фонарики и гирлянды и накрыты три длинных больших стола.

Чтобы не загружать жену, Андерсен заказал сервировку одному из лучших ресторанов города, и четыре кельнера хлопотали с раннего утра. Два сарайчика они использовали как буфетные, а теперь украшали цветами празднично накрытые столы.

Кельнеров забавляло празднество, и за спиной Андерсена они слегка над ним подшучивали. Но их поставил на место метрдотель, пожилой, аристократической внешности человек, безукоризненно одетый, обходивший стол и все проверявший. С изысканным тактом он всем своим поведением давал понять, что данное ему поручение — это оскорбление и его достоинства, и репутации ресторана. Но полное отсутствие у Андерсена способности воспринимать тонкие намеки создавало горькое ощущение того, что мечешь бисер перед свиньями.