Михаил Коршунов - Подростки

…А сосновые ветки плывут, движутся в протяжных звуках оркестра. Зачем они движутся?.. Для чего?..

Галина Степановна не поднимается на мост, идет дальше, за сортировочную горку, к туннелю. Она опять не может поверить в то, что произошло с ее старшим сыном.

И так будет всегда, пока она жива.

…У тебя больше нет друга. Друга надежного, верного, настоящего. С ним ты впервые пришел в училище, вместе поступил в группу, вместе проучился три года. У него дипломная работа — контроллер машиниста, у тебя — колесные пары, рессорное подвешивание. Ты защитил свой диплом. Диплом друга остался незаконченным. Ты скоро сядешь на электровоз, твой друг навсегда остался стажером.

Ты достаешь свою автоматическую ручку и погружаешься в технические расчеты, в решение математической задачи или задачи по физике. Ты чертишь, придумываешь новые виды транспорта. Но ты один. Ты среди товарищей, но один.

Ты не умеешь выступать (твой друг тоже не очень умел). Не получается у тебя. Ты бы хотел сказать о нем все, каким он был, каким он был для всех и для тебя. И не можешь. Не доверяешь силе своих слов. Не умеешь наделять их силой. У других есть такие слова. И они настоящие, когда они у настоящих людей. Федя замкнулся, замолчал.

Что думает Федя о Скудатине? Что все думают о Скудатине? Учителя, ребята, рабочие в депо?

Была попытка вернуть группе мастера. Вернуть то, что ушло, потерялось между мастером и группой. С чем не мог примириться Тося. Мастер учил любить машину, быть преданным ей. Говорил, что машина этого заслуживает. Учил честности, добросовестности. Но как же он сам… мог вот так поступить…

Этот вопрос мучил не одного Федю. Он мучил всех. Федя не мог говорить об этом ни с кем. Тоси не стало, и из Фединой жизни ушла юность. Дома было трудно, непереносимо, но Федя забывал об этом рядом с Тосей, единственный его друг все понимал.

Федя вышел из дому.

Был поздний час. Но если там, в том доме, в хорошо знакомых ему окнах, горит свет, он поднимется и позвонит в двери. Федя спешил, почти бежал по улицам.

Свет в окнах горел. Федя взбежал по лестнице и позвонил.

Двери ему открыла Галина Степановна. Ее Федя и хотел видеть.

Галина Степановна смотрела на Федю. Федя так много хотел сказать ей, но уже знал, что ничего не скажет и что так лучше и ему, и ей. Что и без слов все понятно. И Федя говорит, как всегда в трудные для себя минуты:

— Я так, Галина Степановна, вообще…

— Ты приходи потом опять, — тихо сказала Галина Степановна, не удивившись Фединым словам. Она знала и любила Федю.

— Я приду.

Вернувшись домой, Федя лег на раскладушку не раздеваясь. Дома он был один. Потом постелил себе, лег уже под одеяло. Он никак не мог согреться. Слышал, как пришли мать с отцом. Отец был трезвым. Кажется, был трезвым. Но сейчас Феде это было все равно.

Диплом по производственному обучению Ефимочкин получил, но на машину его не взяли: опять давление. Мерили на правой руке — повышенное, на левой — все равно повышенное.

Что теперь делать? Представим себе картинку. Карьера финансиста и провиантмейстера имеет скромное продолжение в трамвайном депо одного из районов города. Он принят на должность контролера. Во всяком случае, «контролер» похоже на «контр о ллер» машиниста. Итак, луч света в темном царстве! Перспектива! Забалдеешь!

Маршрут одного трамвая он знает наизусть. С закрытыми глазами, можно сказать. «Предъявите билетик. Ваш билетик. А ваш билетик?»

Виталий свернул за угол. Постоять, что ли, на углу, посмотреть на трамвайчики. Бегут, резвятся один за другим. Трамвайчики-попугайчики.

Виталий стоял на углу. Он терпелив. Он хочет близко увидеть знакомый султан. Пускай и хозяйка султана посмеется сегодня над ним. Пускай над ним все сегодня смеются. Случайный попутчик. Вот именно. Точнее и не скажешь. Все пусть смеются, кому не лень. И рыжая смеется и охарактеризует его с присущей ей прямотой. Цветочек крапивы.

Виталий увидел ее издали. Трамвай приближался. Скорости не сбавлял. А почему он должен сбавлять скорость, когда здесь свободный прямой участок пути?

Трамвай поравнялся с Виталием и вдруг резко затормозил. Качнулись в вагоне пассажиры. Передняя дверь была прямо против Виталия. Щелкнув автоматикой, дверь открылась.

— Входи, — сказала Лиза.

Виталий вошел. Дверь захлопнулась.

Трамвай рванулся с места. Опять покачнулись пассажиры. Покачнулся и Виталий.

— Чтоб тебя, рыжая… — возмутился кто-то из пассажиров.

— Вы чем недовольны? — строго спросил Виталий. — Я контролер. Граждане, предъявите билеты.

Виталий был еще в училищной форме, поэтому вполне мог сойти за контролера.

— А почему только один контролер? — спросила бдительная старушка с большой корзиной.

— Второй будет на обратном пути, — ответил Ефимочкин, а сам подумал, что же будет лично с ним на обратном пути. — У вас, бабушка, багаж оплачен? — Виталий показал на корзину.

— Оплачен. Ты же держишь два билета.

— Верно. Два билета.

— На меня и на корзину.

Виталий вынужден был проверить билеты у всех пассажиров. Потом он вернулся и встал сзади кабины Лизы.

— Ты можешь войти в кабину, — сказала Лиза.

Он вошел.

— Тебя не взяли на электровоз, — сказала Лиза.

— Буль-буль. Откуда известно?

— Я была в училище.

— В училище? — удивился Ефимочкин.

— Конечно. Ты же приглашал. Забыл?

— Нет. Не забыл. Зачем приходила?

— Обыкновенное дело — искала тебя.

Виталий посмотрел на нее внимательно и серьезно.

Встречное солнце подпалило волосы, тронуло их огнем. Все как и должно быть. Характер.

В двери всунулась бабка с корзиной.

— Я схожу, милок, — доложила она.

Виталий кивнул.

Бабка, вытягивая шею, спросила громким шепотом:

— У тебя с нею амуры?

— Вы где находитесь? — возмутился Ефимочкин. — В общественном транспорте!

Бабка шустро выкатилась из вагона.

Несколько минут ехали и молчали. Только Лиза в микрофон объявляла остановки.

— Я его помню, — сказала Лиза, откладывая микрофон в сторону. — Он ехал как-то поздно вечером в моем трамвае.

— Ты о Тосе?

— Да.

— И я помню, когда это было, — ответил Виталий. Он не удивился, что Лиза заговорила о Тосе Вандышеве. О нем сейчас говорили на всем транспорте. — Я хотел тогда сесть к тебе. — Ефимочкин тут же испугался, что Лиза опять скажет, что он из нее делал личную тайну.

— Вы его любили, корифеи?

— Да, — просто ответил Ефимочкин. — Он был лучшим командиром в училище. Он был другом.

— Он мог быть и моим другом, — сказала Лиза.

Они проехали последнюю остановку перед конечной. Трамвай опустел. В вагоне они были вдвоем. Лиза вела трамвай легко, уверенно.

— Зачем ты прятался от меня все дни?

— Где?

— На моем маршруте.