Юрий Хазанович - Свое имя

Тимофей Иванович любил наступательную тактику. Он и сейчас повел решительную атаку, но сын быстро разгадал его планы и перехватил инициативу.

Вскоре Тимофей Иванович проиграл пешку. Потом лишился слона. Митя даже подумал, не поддается ли отец. Но эта мысль рассеялась. На виске у Тимофея Ивановича вздулась тоненькая синеватая жилка, лоб сосредоточенно нахмурился и, казалось, еще круче навис над глазами. В пепельнице — большой чугунной ракушке — уже лежало три желтых махорочных окурка.

Заметив, что проигрывает, Тимофей Иванович помрачнел, перестал мурлыкать и сопротивлялся с яростным упорством.

Открывая окно, чтобы выпустить дым, Митя посмотрел на будильник: стрелки показывали четверть седьмого. Игра была в разгаре.

И Митя решил хитрить, чтобы побыстрее закончить партию. Он сделал заведомо ошибочный, пагубный для себя ход. Сейчас отец встретит коня, в два-три хода завоюет преимущество, обрадуется, запоет, и дело с концом.

Но отец не заметил его ошибки. Он выпустил на поле боя второго слона, который прикрывал королевский тыл. Явный промах. Никогда еще он так не играл! Да играет ли он сейчас, о шахматах ли думает, видит ли их?

Когда Митя окружил короля и отцу осталось признать свое поражение, он еще долго, наверное минут пять, глядел на доску, подперев кулаками голову.

— Ты смотри, — проговорил он наконец, подняв на сына рассеянное, взволнованно-радостное лицо. — Выиграл ведь. Отца обставил! — Поднялся, ткнул Митю пальцем в пряжку ремня. — Насобачился же ты!

Митя улыбнулся: он больше двух месяцев не играл в шахматы.

Отец закинул руки за голову, потянулся, распрямил грудь.

— Хороша игра! Радость у тебя либо печаль — она мозги проясняет…

Хотел еще что-то сказать, но из столовой послышался голос матери:

— Тимофей! Гостя встречай!

«Что еще за гости?» — недовольно подумал Митя и следом за отцом вышел из комнаты.

То, что он увидел в столовой, поразило его больше, чем странное поведение матери и проигрыш отца. На столе, накрытом белоснежной накрахмаленной скатертью, стояло не пять приборов — для семьи, — а больше. Посредине возвышался графин с водкой; ребристая пробка, переливаясь, сияла.

— Давно, видать, не был тут, пес не признал… — с одышкой проговорил гость.

— Порядком уж не заглядывали, Максим Андреич, — упрекнула Марья Николаевна. — Совсем нас забыли…

— Некогда все, некогда, Николаевна. Одна надежда — поживем долго: помирать тоже не будет времени… — Он засмеялся, обнял Марью Николаевну, затем торжественно подал руку отцу. — Слыхал я, Тимофей Иваныч, слыхал. Вот и заявился…

Машинист Максим Андреевич Егармин, старенький, сухой и суетливый, казалось, постоянно торопится куда-то и чему-то тихонько ухмыляется; взгляд у него быстрый, чуть прищуренный и колючий.

Поглаживая жестковатые короткие усы, желтые от старости и от табачного дыма, он прошел в столовую торопливой походкой.

— Здорово, Димитрий! — громко проговорил старик, внимательно, с усмешкой глядя Мите в глаза. — Какой, брат, парень, а? — Он слегка откинул голову, не выпуская Митиной руки из своей, сухой и твердой. — Выгнало-то как! Ай-яй! Да я же его помню сосунком. И, ровно, не так давно это было…

— Года, года! Они побыстрей курьерского. — Черепанов не без гордости посмотрел на сына. — Присаживайся, Максим Андреевич.

Митя перебирал в памяти известные ему даты рождений и праздников — ничего не подходило. Он зашел на кухню, и опять ему показалось, что мать избегает встречаться с ним взглядом.

— Что это у нас такое, мама?

Она притворилась, что не слышит. Когда же Митя повторил вопрос, умоляюще подняла на него голубые тревожные глаза:

— Я тебя прошу, Димочка… Потом узнаешь…

Стукнула калитка, залаял Жук и умолк. Мать толкнула входную дверь. На пороге стоял дядя Петя.

— Честь и почтение! Принимаете старого бродягу?

— А что поделаешь? — в тон ему ответила Марья Николаевна.

Помощнику машиниста Петру Степановичу Демьянову было за тридцать, но в характере его, во внешности, в привычках осталось еще столько юного, что в депо его называли только по имени.

— Слышишь, Тимоша, — строго пожаловалась Марья Николаевна. — Петя со своим хлебом и водкой в гости пожаловал…

— Что особенного? — завертелся Петр вокруг хозяйки. — Время-то какое. Я, к примеру, на горошницу ходил к Пермяковым — тоже свой хлебец прихватил. А горошница была знатная…

Положив большую свою руку Пете на плечо, Тимофей Иванович рассказал анекдот о ловкаче, который, приходя в гости, выкладывал на стол два кусочка сахару, завернутых в газетный обрывок, выпивал с ними чай, а уходя, брал два кусочка из сахарницы и отправлялся в другие гости «пить чай со своим сахаром…»

— Ты, часом, не у этого хвата выучился? — спросил Черепанов под общий смех.

Стенные часы пробили семь раз.

Тимофей Иванович пригласил гостей к столу. Егорка первым занял место. Митю отец усадил между Максимом Андреевичем и собой.

— Какой класс закончил? — наклонился к Мите старик.

Митя сказал.

— О, уже нас перешиб! — проговорил старик с доброй, задумчивой грустью. — А показатели какие имеешь?

— У нас документ имеется… — сказал отец.

— Дал бы глянуть…

— Где-то он спрятан у меня.

— Молодец, не хвастун, — сощурился Максим Андреевич. — Уважаю таких. А все-таки достань.

Митя принес табель. Максим Андреевич надел очки в коричневой роговой оправе.

— Особенный документ, — задумчиво сказал он, обращаясь к Тимофею Ивановичу. — Бесценная бумага. Тут, я вижу, плохих показателей не водится.

— Имеем надежду и дальше не сбавлять. — Тимофей Иванович значительно подмигнул Мите, как бы говоря: «Не подведи!..»

Марья Николаевна принесла блюдо с дымящимися пельменями.

— Закусывайте, пожалуйста, дорогие гости.

Тимофей Иванович сосредоточенно и неторопливо разлил водку.

— Максим Андреич, вам слово, — сказал Петя. — По старшинству…

Старик поднял рюмку и, щурясь, посмотрел на свет:

— Говорить много не обучен. Одно скажу: верно решило начальство. Большая тебе честь, Тимофей Иваныч, и тебе, Петро. Почетный маршрут. Счастливо доехать вам, товарищи, счастливо домой воротиться!

Старинные граненые рюмки сошлись над столом и глухо звякнули.

— А сына-то, сына забыл. — Максим Андреевич придвинул к Мите пустую рюмку, Тимофей Иванович наполнил ее. Митя поежился.

— Ничего, за отца выпей маленько, — подтолкнул его старик.

Еще раз все чокнулись. Митя закрыл глаза, хлебнул обжигающей влаги, напряженно думая: «Отец едет куда-то, факт. Но куда? Что за почетный маршрут?»

— Славный гостинец повезете, — произнес Максим Андреевич. — Всего хватит, чтоб им панихиду справить…