Юрий Хазанович - Свое имя

— Кончится война. Жизнь пойдет чудесная, без карточек…

— А дальше? Лет через пять, например?

— Лет через пять? Ты женишься, — предсказал он без сожаления.

Люся рассмеялась.

— Хотя бы сказал: выйдешь замуж.

— Не все ли равно…

— Как странно люди рассуждают! Угодишь кому-нибудь в депо, и сразу: «Хорошего жениха тебе!» А вот институт кончить или хотя бы техникум никто не догадается пожелать. — Люся помолчала и добавила задумчиво: — Выйти замуж, наверное, не фокус. Главное — базу создать.

— Какую базу? — искренне заинтересовался Алеша.

— Образование получить, специальность хорошую.

Алеша, как бы в шутку, сказал, что девчонкам не обязательно утруждать себя такими заботами.

— Да? — запальчиво возразила Люся. — Довольно отстало думаешь. Самое страшное — это зависимость.

Он повертел пальцем перед своим лбом:

— Что-то не дошло до меня.

— Если девушка выходит без всякой специальности, она попадает к мужу в зависимость. А что, если он разлюбит ее? Женщина должна быть самостоятельной и независимой.

— Смотри-ка, целая стратегия! — иронически заметил Алеша.

Рассуждения эти не очень пришлись ему по вкусу, он еще не понимал, почему, но задумываться не имел желания.

А Люся, развивая свою мысль, заговорила о преимуществах образованных и культурных людей перед людьми некультурными и необразованными. Алеша слушал ее с чуть насмешливым вниманием.

— Это правильно, но не так легко достигается, — заключил он с несколько грустным глубокомыслием. — В жизни все устроено так, чтоб человеку было как можно труднее, чтоб ему ничего легко не давалось. Голову кладу — для того чтоб стать образованным и культурным, нужно прочитать всего какую-нибудь сотню книг. Но в чем беда? Сколько уж времени свет стоит, а никто не может сказать, какие это книги. И приходится искать их самому, А попробуй найди! Чтоб отыскать эту нужную сотню книг, придется целые горы переворошить. А на это может уйти столько лет, что ни черта не успеешь. Вот как обстоит дело…

«Умница!» — восторженно подумала Люся и спросила, кем собирается он стать в будущем.

— Наверное, кем-нибудь в области техники. По наследству: у меня отец инженер.

— А мне представлялось, ты по литературной части пойдешь.

— Почему?

— Так. Язык у тебя подвешен.

— Вот не приходило в голову, — шутливо, но с удовольствием проговорил Алеша. Надо будет подумать…

— Ты любишь стихи?

Он хотел было сказать, что насчет стихов лучше всего обращаться к его сестре Вере, что никогда не задумывался, любит он стихи или нет, но воздержался от этого признания. Порывшись в памяти, он извлек несколько строк из того, что слышал в Верином чтении:

Хорошие стихи. Или вот.

Вообще стихов написано тьма-тьмущая, — сказал он, намекая, что запомнить их нет никакой возможности.

— А сам писать стихи умеешь? — спросила Люся.

— Знаешь, не пробовал как-то…

— А ты попробовал бы, — она взглянула на него через плечо, — и написал что-нибудь мне на память…

— На память? По-моему, ты никуда не уезжаешь, а я умирать не собираюсь…

— Разве только в таких случаях пишут? — обиделась Люся. — Ну, как хочешь.

— Ладно, сегодня ночью сочиню для тебя стихи, — с пафосом пообещал Алеша и взял девушку за руку…

Условия для творчества неожиданно оказались блестящими: когда Алеша пришел домой, Вера уже спала.

— Мне кажется, у нее неважное настроение, — сказала Анна Герасимовна, вопросительно глядя на него и, вероятно, надеясь, что он выскажет какие-нибудь предположения.

Но Алеша ничего не сказал, хотя и догадывался о причинах дурного настроения сестры, Как бы то ни было, это чудесно, что она спит.

Поужинав, Алеша ушел в другую комнату, зажег настольную лампу и положил перед собой чистый лист бумаги.

Долго сидел он, навалившись локтями на стол и чутко прислушиваясь к мыслям. В голове царил поразительный застой. Ни одной мысли, за которую можно было бы ухватиться. Приходили на ум слова, яркие и тусклые, шумные и тихие, но все непокорные, разобщенные; они с коротким стуком ударялись друг о друга, словно холодные стальные шарики, и своевольно разбредались, раскатывались в стороны. Кто бы мог подумать, что это такое мучительное дело — сочинять стихи!

Но он не собирался отступать перед трудностями. Да и нельзя было отступать — он обещал Люсе стихи, и стихи будут!

Наконец он сообразил, в чем загвоздка: наверное, не было вдохновения. Даже гениальные поэты, как известно, писали только по вдохновению. Но штука эта, видимо, ужасно не постоянная и своенравная. Тебе нужно писать, а его нет. Впрочем, стоит ли отчаиваться: если его нет сию минуту, — в следующую оно может появиться? Важно только не пропустить момент. Должно быть, не ко всем оно приходит одинаково быстро. Значит, надо ждать, терпеливо ждать. Все равно оно придет, и тогда слова сами побегут, поспевай лишь расставлять их!

Анна Герасимовна заглянула в комнату. Обхватив голову руками, Алеша сидел за столом, устремив на чистый лист бумаги сосредоточенно-неподвижный взгляд. Услыхав шорох, он повернул встрепанную голову.

— Это ты? Я скоро, мамочка… Заметку надо написать.

Анна Герасимовна неслышно притворила дверь. Стало очень тихо. О стекло бились снежинки. На оконной раме шуршала отставшая полоска бумаги. Алеша где-то читал или слышал, что вдохновение любит ночь и тишину. Почему бы сейчас ему не прийти, самое время! Однако оно не торопилось, совсем не считаясь с тем, что Алеша не может больше ждать: как-никак, завтра на работу, а ведь опоздание не объяснишь долгим ожиданием вдохновения…

У него зябли руки. От холода сводило пальцы ног, ныла спина, совсем отсырел нос. А злосчастный кран все еще не был готов. Когда-то Алеше казалось, что бронза, этот отливающий таким теплым, солнечным светом металл, мягок и податлив. Ничего подобного. Бронза упряма и тверда не меньше стали. Сколько уж времени возится он, а дело ни с места.

Он вытаскивает кран — этот кусок бездушной бронзы в форме усеченного конуса, — «солит» его, то есть посыпает мелкой наждачной пылью, вставляет в корпус и снова начинает «тягомотину» — вращать кран в корпусе. Теоретически все понятно: крупинки наждака сдирают мельчайшие частицы металла, и кран плотно входит в корпус. Но проклятые частицы не сдираются. И если вытащить кран, обтереть тряпкой, смазать его синей краской и снова повертеть в корпусе, то воочию можно увидеть, что он еще не «сел» на место, что поверхность его плохо пристает к поверхности корпуса. Просто наказание какое-то!