Макс Бременер - Тебе посвящается

Валерий поймал его за плечо, вытянул из гущи толпы и, нагнувшись, глядя на него в упор, приказал:

— Дуй отсюда! Чтоб я тебя здесь не встречал!

Тишков вначале струхнул, но потом то ли припомнил что-то, то ли ободрили его мигом сгрудившиеся вокруг собратья по перепродаже, только он нагло проговорил:

— Тебе что надо? Ты нам больше не вожатый и не пищи!

Последнее услышала Лена, на минуту потерявшая Валерия из виду. Она шагнула к нему. Валерий отпустил Тишкова и следом за нею вошел в кино.

— С кем это ты там?.. — спросила Лена.

Валерий ответил как можно небрежнее:

— Да мальчишка один из пятого «Б» билетами спекулирует.

— И что же ты?

— Что же я? Я — ничего! Я ведь у них больше не вожатый. Не знаешь разве? Отстранен. — Он независимо засвистел.

— Я тогда не была на комитете.

Валерий пожал плечами, не прерывая трели.

— Перестань свистеть! — сказала Лена.

— Могу и не дышать, — ответил он, однако свистеть перестал.

…Их обоих захватила картина. Они желали счастья влюбленным: славному грубоватому парню, бедному и гордому, и красавице девушке, нежной, дерзкой и отчаянной. Но счастье все не давалось им в руки. Мешала нищая жизнь, мешал отец девушки, сухощавый прохвост и выжига, мешало еще многое…

В конце фильма парень и девушка соединили все-таки свои жизни. И, хотя у них по-прежнему не было ни гроша, ни крова, Валерий испытал огромное облегчение от того, что они вместе.

Валерий с Леной вышли из кино на улицу через узкий темноватый двор. Здесь, при ярком свете фонарей, Валерий взглянул на Лену, сравнил ее мысленно с девушкой из кинокартины, и вдруг его осенила великолепная идея.

Он вскользь скажет Лене, что относится к ней так, как… И тут он обнаружил, что забыл имя героя картины. Он несколько раз повторял про себя: «Я отношусь к тебе так, как… к Кармеле», надеясь, что на пустом месте перед именем девушки возникнет запропавшее имя героя. Но оно не находилось. Это было невыносимо досадно. Он чувствовал, что был бы в силах произнести эту фразу, найдись только имя… Нелепо! Неужели нельзя обойтись как-нибудь? «Я отношусь к тебе так, как парень из картины к Кармеле». Никуда не годится! В картине много парней… Ужасно!

Пока Валерий с большим упорством припоминал имя молодого итальянца, необходимое ему для хитроумного выражения своих чувств, Лена задавала ему вопросы о Шустикове. Он отвечал невпопад. Его бесило, что из всех итальянских мужских имен он с натугой вытащил из памяти одно-единственное: Луиджи. Но в сегодняшней картине не было никакого Луиджи!

Он очнулся разом оттого, что сзади выкрикнули его собственное имя с присовокуплением длинных и гнусных ругательств. Оглянувшись, он увидел в десяти шагах ораву подростков, чьи лица частью были ему знакомы по стычке с Шустиковым. Тогда им пришлось утереться и отступить. Сейчас он был против них один. «Подстерегли или Тишков привел?..» — мелькнуло у него в голове.

Лена ускорила шаг. «Напрасно», — подумал он, поспевая за ней. Действительно, преследователи тоже рванулись вперед, похабные выкрики раздавались совсем рядом. Редкие прохожие шарахались в стороны. Валерий сказал Лене:

— Ты иди вперед, я им тут вложу ума. — Он понимал, что его жестоко изобьют, но не мог позволить, чтоб оскорбляли Лену. И, во всяком случае, она убедится, что он не трус.

Лена зашептала, удерживая его за рукав:

— Их много, они тебя побьют… Не надо, Валерий!.. Давай побежим!

Валерий усмехнулся — ему, конечно, не дали бы убежать, да и не в его правилах это.

Он высвободил руку и повернулся к хулиганам. Его вдохновила тревога Лены за него. Он с удовольствием подумал, что кое-кого успеет, может быть, стукнуть как надо…

— Ну, вы, кто хочет получить? — спросил Валерий и отскочил к забору, чтобы его нельзя было окружить и ударить сзади.

Дальше все разворачивалось очень быстро. Он действительно успел, не глядя, два-три раза угодить кулаком в чьи-то физиономии. Но мальчишек было слишком много. Валерия живо притиснули к забору так, что он уже не мог размахнуться. И тут его сильно ударили по шее, чем-то острым по ноге и наискось по лицу железным прутом вроде тех, какими мальчишки-конькобежцы цепляются за кузов грузовика. «Паршиво», — подумал Валерий, силясь выдернуть руку и заслонить лицо. Но внезапно от него отпрянули. Отпрянули и стали удирать. Это было невероятно. Однако через мгновение все разъяснилось: по переулку мчались Лена и два милиционера. Увидя Валерия — живого и даже стоящего на ногах, милиционеры были, казалось, заметно успокоены. Должно быть, со слов Лены, происшествие рисовалось им куда в более мрачном свете, и, быть может, они теперь считали, что масштаб переполоха не соответствует значению случившегося.

— Целый, в общем, девушка, твой молодой человек, — сказал добродушно Лене пожилой сержант.

— Ну, я пойду, пост нельзя оставлять, — сказал второй милиционер.

Валерий, приходя в себя, ощупал лицо: болел лоб, на котором наливалась дуля, саднило щеку, немного заплывал глаз. Если б здесь не было Лены, он бы сказал милиционерам: «Не подоспей вы вовремя, покалечили б меня страшно». Сейчас он проговорил только:

— Бывает хуже. Спасибо. Пришлось вам беспокоиться.

— Ничего, — сказал сержант. — Хорошо, не пырнули тебя.

Лена взяла из сугроба горстку чистого снега и приложила Валерию ко лбу. Затем все трое направились к углу улицы, откуда Лена привела сержанта.

— Столько тут во дворах хулиганья, — говорил на ходу сержант, — беда! Знаем об этом, да разве милиции одной с этим сладить? Всем надо навалиться на такую беду — тогда сладим.

Они простились с сержантом, и так как были теперь почти возле Ленивого дома, то Лена предложила зайти к ней, чтоб немедля промыть Валерию ссадины и смазать их йодом. Однако Валерий категорически не пожелал впервые показаться ее домашним в таком растерзанном виде. В результате он пошел домой, а Лена вызвалась его проводить, против чего Валерий возражал очень слабо. Ему не хотелось с нею расставаться, и, кроме того, придя вместе с ним, она освобождала его от необходимости одному все объяснять Ольге Сергеевне.

К счастью, мать ограничилась только тем, что промыла ему царапины перекисью водорода и потребовала, чтоб он прижал к шишке что-либо холодное. Валерий, хоть и с явным опозданием, покорно приложил ко лбу металлическую рукоять столового ножа. Рукоятка была узковата, и синие края шишки остались неприкрытыми.

Лена глубоко вздохнула.

— Я, откровенно говоря, жутко перепугалась, — призналась она, устало улыбнувшись.

— Вообще-то основания были, — ответил он и непоследовательно добавил: — Но, конечно, ты зря…

— Что — зря?

— Хотя, конечно, ты меня спасла.

— Ну, знаешь, с тобой пойми что-нибудь! — шутливо возмутилась Лена.