Макс Бременер - Тебе посвящается

Даже о приговоре, вынесенном Щустикову и Костяшкину — Шустиков был приговорен к двум, а Костяшкин — к трем годам заключения, — ребята, выйдя из суда, говорили куда меньше, чем об этой части речи Ксении Николаевны.

Конечно, на эти темы думал и однажды рассуждал с Натальей Николаевной Валерий; конечно, они тревожили Лену; конечно, подобными, хотя и менее зрелыми, мыслями делились иногда между собой десятиклассники. Но многие вовсе не размышляли об этом. Но были девочки, которые с первых лет учения привыкли знать и гордо повторять, что учатся в лучшей школе района — в той самой, 801-й!

И вот теперь и первые и вторые услышали с трибуны народного суда полную, беспощадную правду о своей школе.

Как ни странно, эта правда показалась обидной не только директору Андрею Александровичу, но и кое-кому из девочек. Во всяком случае, Лида Терехина сказала:

— Но ведь как же так, ребята?.. Хотя мальчишки не знают… Но нам-то с первого класса внушали: лучшие, такие-сякие, почет и слава! Как же теперь понимать? Это ж прямо наоборот! Просто не сходится даже…

— Если ты решаешь задачу, — проговорил Станкин, — и ход рассуждения у тебя верен — и, само собой, не путаешь в вычислениях, — то получаешь точное решение. И тебя не должно смущать, если с ответом не сходится. В ответах бывают ошибки.

— Правильно, Стась, — понял и поддержал его Валерий. — Нам нужно, чтоб точно, чтоб правда!.. «Не сходится»! — передразнил он Терехину. — И пусть не сошлось с ответом! Зато — правда.

— Правда, — подтвердил Евгений Алексеевич, незаметно присоединившийся к ребятам, пока они, стоя на перекрестке, ждали, чтоб остановился сплошной поток автомобилей.

Им пришлось постоять здесь еще минуту, и, раньше чем огонек светофора позволил им идти, к переходу подошла Зинаида Васильевна.

— Да, необходимую правду сказала нам Ксения Николаевна, — заметила Лена специально для нее.

— Все-таки уж очень она, мне думается, жестоко и резко… — отозвалась Котова.

— Что — жестоко? — спросил Евгений Алексеевич. — Правда?

— Именно, Евгений Алексеевич, — ответила Зинаида Васильевна.

Они перешли улицу, и уже близко от школы завуч негромко сказал:

— О жестокости правды толкуют обыкновенно те, кто не ощущал жестокости лжи.

Жильников стал часто бывать в 801-й школе. Секретаря райкома комсомола видели на уроках, на собраниях комсомольских групп, на пионерских сборах. Как-то, побывав на сборе отряда 5-го класса на тему «Каким должен быть пионер», он сказал Наталье Николаевне:

— Чего-то все-таки явно недоставало. Давай-ка поломаем над этим головы.

На сборе, о котором шла речь, пионеры пересказывали то, что читали о Володе Дубинине, Павлике Морозове, Сереже Тюленине. И говорили, что хотят быть на них похожими. Но так как Павлик разоблачил кулаков, которых теперь не было, а Дубинин и Тюленин отличились на войне — теперь же царил мир, — то ребята, говорившие, что хотят на них походить, не очень-то себе представляли, как этого достичь. И некоторые из них, видно, считали так: подвиг — в будущем, а пока поозорничаем вволю. Володя Дубинин, как известно, был тоже озорной, а Тюленин — даже отчаянный парень.

— Обязательно нужны примеры не только воинской отваги, — сказал Наталье Николаевне Жильников, — но примеры гражданского мужества. И примеры сегодняшние. Чтоб, понимаешь, обстановка в них была современная. Это очень важно… Пусть иногда скромный подвиг будет, не обязательно великий.

Наталья Николаевна подумала и рассказала ему о Валерии. Как он, рискуя, что хулиганы с ним расправятся, вместе с товарищами из боксерской секции решительно защитил малышей. И хотя ему самому потом досталось все-таки от хулиганов, не простивших своего поражения, но маленьких с тех пор никто в переулке не смел тронуть пальцем.

— Молодец парень! — сказал Жильников. — Что ж ты думаешь, это ведь пример для подражания.

— Я к тому и клоню, — ответила Наталья Николаевна. — Только это еще не конец истории.

И она рассказала о том, как Валерий поспорил с директором и как его комитет комсомола отстранил за это от работы вожатого.

— Теперь он, кроме учебы, интересуется одной Леной Холиной. Между нами говоря, конечно. И больше ничем, — закончила Наталья Николаевна.

— Ушел в личную жизнь! — рассмеялся Жильников. — Так надо ж его тянуть обратно в общественную! Тем более, что в инциденте с директором он был только по форме неправ. А по существу, я бы сказал, напротив.

Спустя несколько дней после этого разговора Котова на перемене подошла к Валерию и предложила ему снова стать вожатым 5-го «Б». Валерий, считая, что он может доставить себе удовольствие и поартачиться, ненатурально зевнул и осведомился, не поручить ли это дело кому-нибудь более достойному. Зинаида Васильевна ответила, что, по ее мнению, он в последнее время вел себя хорошо и загладил свой некрасивый поступок. Валерий разозлился не на шутку, заявил, что ему нечего было заглаживать — каким был, таким остался.

— И вообще я вам больше не актив! — закончил он в сердцах анекдотической фразой, сказанной однажды Ляпуновым, когда Котова по какому-то поводу утверждала, что «активисты должны…».

Зинаида Васильевна ушла, а через минуту вернулась с Жильниковым. Жильников пожал Валерию руку, Котова оставила их, и секретарь райкома спросил просто:

— Ну, как тебя понять: блажишь или обиделся крепко?

— Да нет, что вы… — неопределенно ответил Валерий, которому одинаково не хотелось признаваться как в том, что он блажит, так и в том, что он обиделся. — Просто, знаете, уроков очень много нам задают, времени совершенно не хватает…

— Значит, обиделся, — сказал Жильников, точно Валерий только что подтвердил это. — Это нехорошо. Цыкнули на тебя, и ты в сторонку. Обиделся. А мне по душе человек, который, если считает, что прав, свою правоту доказывает. Я вот знаю, например, одного коммуниста. Он настаивал на своей правоте — речь шла об отношении к товарищу по работе — и нескольким нечестным людям очень этим мешал. Они оклеветали его. Он был исключен из партии, но не опустил рук, доказывал свою правоту, и вот недавно его восстановили в партии, а клеветников разоблачили и наказали. Интересно, что такой человек сказал бы о твоей обиде, а? — И совсем неожиданно Жильников закончил: — Ты зайди сегодня после уроков к завучу.

Евгений Алексеевич принял Валерия в пустой учительской.

— Садитесь, Саблин, — сказал Евгений Алексеевич.

Валерий опустился на громоздкий клеенчатый диван, и завуч сел рядом с ним.

— Кого-то мне ваша фамилия напоминает, — сказал завуч. — Вы-то, наверное, не можете мне подсказать, кого?