Людмила Сабинина - Родео Лиды Карякиной

— Неслыханно! — Анна Леонтьевна даже руками всплеснула.

Поднялся шум. Цыбульники хлопотали около своего детища. Кажется, он довольно легко отделался — на лбу всего-навсего выскочила багровая шишка. Лидка, она ведь слабосильная…

Подошла и Анна Леонтьевна, все пыталась что-то объяснить. Но Цыбульники не слушали.

— Травма! — громко объявила мамаша. — Гляди, Павел, какая травма! Что я тебе говорила? Давно надо было перевести сына отсюда. Теперь сам видишь.

— Да! Вижу! — гремел Цыбульник-старший. — Я это так не оставлю!

Теперь-то, конечно, он был на коне. Дура все-таки Лидка. Она ведь такой козырь им дала; можно сказать, своими руками спасла Вадима от наказания. Сделала его жертвой, а мы все разом превратились в обвиняемых. Весь наш класс с руководителем вместе…

Так я и сказал Витьке, когда мы с ним возвращались домой. Дельфин призадумался, покрутил носом, но все-таки со мной не согласился. Он сказал, что разные бывают ситуации и что Карякина в данном случае права.

— Знаешь, я такого от нее не ожидал. Так вот просто подойти и шарахнуть! При завуче, при классруке. Ну и молодец! А то я уж боялся, что Вадиму это хамство с рук сойдет. Порицание какое-нибудь вынесут, и концы в воду…

— А теперь ему и вовсе ничего не будет…

— С него достаточно! Лидка так ему врезала! Опозорила навеки. И выступила она здорово. В самую точку. — Дельфин помолчал, потом признался: — Честно говоря, она меня смутила. Сидим, помалкиваем, посмеиваемся. Мы, парни… А Лидка все на себя взяла… Я думаю, теперь Цыбульник в нашем классе не задержится.

— Да ну!

— Точно. Жаль только, что Лидку исключат. А она человек. Ей бы надо учиться.

Мы оба замолчали. И так призадумались, что едва не попали под ледяной обвал — с крыш сбивали сосульки. А в лицо нам дул легкий теплый ветер, и асфальт кое-где уже просох. Ступать по нему было приятно: ноги как будто освобождались от зимних пут — сугробов и гололеда. У газетного киоска старуха содрала с корзины брезентовую покрышку, распаковала свой товар, это были синие подснежники. Первые в этом году.

Все-таки Карякину не исключили. Правда, долго ее прорабатывали, таскали в учебную часть, еще куда-то там, вызывали к директору мать. Но в конце концов все улеглось. А вот Цыбульник действительно исчез. Родители перевели его в школу со спортивным уклоном, где старший его брат преподавал физкультуру. Оказывается, Цыбульники — спортивная семья. Отец в молодости играл в футбол, мать была тренером по художественной гимнастике, брат мастер спорта. Теперь вот и Вадима устроили. Что же, скатертью дорога!.. Думается, все же кое-какие выводы для себя он должен сделать. Недаром ведь больше у нас не показывается: ни в школе, ни поблизости. Совестно.

Про Цыбульника скоро забыли, потому что как раз начались экзамены. В нашем классе все окончили восьмилетку благополучно. И всех перевели в девятый. Только Сидоров да Карякина ушли из школы. Сидоров собирался поступить в техникум, а Карякина решила устроиться на работу.

После экзаменов было у нас классное собрание. Нина Харитоновна провела беседу, спрашивала каждого, кем он хочет быть и вообще кто является для нас идеалом. Ну, конечно, когда заговорили об идеалах, началась разноголосица. Многие как-то об этом не думали, просто жили, и все. Поэтому и отговаривались общими словами. Ну а конкретно? Молчат. Потом кое-кто собрался с мыслями, стали планами делиться. Сидоров сказал, что его идеал окончить техникум и сделаться хорошим мастером по телевизорам. Мокина мечтала стать манекенщицей (смех, да и только), Тося Хохлова — педагогом, Горяев — архитектором, я… скажем, инженером. А Витька ни больше ни меньше как в капитаны дальнего плавания метил. Дошла очередь до Карякиной. Какой ее идеал?.. Лидка долго молчала, переминалась с ноги на ногу, а потом бухнула: «Семья. Работать где-нибудь, и чтобы семья была…» Тут, конечно, поднялся шумок, шуточки: «Карякина-то! Замуж собралась. Почтенная мамаша, ничего себе!..»

— Семья, детей трое, отец… — упрямо бубнила Карякина. — Отец добрый чтобы. За столом все сидели бы, чай пили, а он веселый, шутит. Все дети радуются, все смеются… И лампа яркая, а под столом — кот. Полосатый.

— Почему же именно полосатый, сударыня? — не утерпел Андрюшка Горяев. — Могу порекомендовать вам сиамского рыжего, короткохвостого! На свадьбу подарю. А когда, если не секрет, свадьба?..

Хорошо, что Дельфин пнул его под столом ногой, а Лидка скисла, села и лицо ладонями закрыла…

Дома я застал суматоху. Во-первых, в комнате Юлии Михайловны начали ремонт, во-вторых, она срочно уезжала в дом отдыха.

— Прихожу сегодня на работу, — рассказывала она маме, — меня так и ошарашили: путевка горит. Должна была поехать Фаина Петровна, и, представьте, у нее зуб заболел. Она туда, она сюда! Ничего не поделаешь, коронку снимать придется. Я, конечно, тут как тут. Путевка хорошая, в Кисловодск, мне только шестнадцать рублей доплатить придется, остальное за счет профсоюза. Целый день бегала, оформлялась.

— А как с билетом? — поинтересовалась мама.

— Поезд в десять вечера, билет у меня. Вы уж, Мария Николаевна, последите тут за ремонтом. Распорядитесь, чтобы помыли.

— Хорошо, только ведь я на работе…

— Ничего, Сережа подежурит!

Я едва не взвыл, когда услышал это. Сидеть в разоренной, заляпанной известкой квартире, когда у нас с Дельфином столько планов! Ведь каникулы!.. Но Юлия Михайловна как будто уловила мое настроение.

— В крайнем случае Лиду попрошу, делать ей все равно нечего. Да, кстати, вы не знаете новость? К Анне приехал муж.

— Какой муж? Разве она…

— Как какой? Да отец Лиды и Миши. Он с ними не живет… уж не помню с какого года, Аня мне что-то рассказывала. Теперь вызвала его из-за Лидки, чтобы воздействовал. На три дня приехал.

Юлия Михайловна сходила в коридор, вернулась с белым курортным чемоданом, шлепнула его на стол, откинула крышку. Резко запахло духами.

— Интересный мужчина, и, между нами говоря, она его не стоит. — Юлия Михайловна встряхнула розовую шерстяную кофту, уложила ее в чемодан. — Не знаю, правда, кем работает. Кажется, костюмер театральный или осветитель. Приблизительно что-то такое…

Я сидел и чистил картошку. Теперь, когда начались каникулы, мама неусыпно следила, чтобы я помогал по хозяйству. Кажется, какой пустяк почистить пяток картофелин. Но нет, для мамы тут дело в принципе: хотя бы потребовалась и одна-единственная, все равно почистить ее обязан я. Ну, принцип так принцип. Зато у меня предлог — сидеть рядом с мамой и слушать разглагольствования Юлии Михайловны. Иногда она изрекает любопытные вещи…

— Я обещала устроить Лиду в наше учреждение, когда вернусь. Как вы думаете, Мария Николаевна, благодарность у них есть или, так сказать, отсутствует?