Ян Аарри - Записки школьницы

— Тоже мне балерина! Да я её за косички тысячу раз таскал, а вы говорите — балерина! Мелко плавает!

А я выбегаю на сцену в коротенькой юбочке, которая называется «пачка», и тогда ребята видят моё лицо.

— Она! — проносится шёпот по залу. — Галька! Та самая!

— Точно! Та самая, которую я за косы!

Музыка играет танец маленького лебедя, и я танцую, развожу руками, порхаю, как Уланова, улыбаюсь, чтобы показать всем, как легко и радостно танцевать.

Все ужасно довольны, все хлопают, стучат ногами, а я прикладываю руки к сердцу и произношу маленькую речь.

О чём? Ну, это не так важно! Речь придумать гораздо легче, чем научиться танцевать.

Да, балериной не плохо быть, только ведь после танца ничего не остаётся, кроме воспоминаний. А я хотела бы оставить после себя на земле что-нибудь нужное, полезное. Вот как останутся после папы его дома. Он уже столько построил их, что теперь в каждом районе есть его дом. Стоят папины дома и на нашей Кузнецовской улице. И когда мы с ним проходим мимо этих домов, папа говорит громко:

— Стоят голубчики! И ещё сотни лет простоят! Как памятник каменщику Сологубову со други!

Один раз я была на стройке десятиэтажного дома. Папа работал на самом верху. Смотреть оттуда вниз так страшно, что у меня кружилась немного голова.

— Облака, как видишь, рядом, — сказал папа. — До солнца запросто рукой достать. Благодать! Жарко станет- снимай рубашку и клади её на любое облако. Для просушки. Вот какое оно, поднебесное министерство. Нравится, Галчонок?

Папино министерство мне очень и очень понравилось. Понравились и высота, и облака. И всё, всё… Город отсюда виден как на ладони. Воздух чистый-пречистый. И кругом так просторно, так солнечно, что хочется даже петь. И ветер здесь весёлый, певучий. И красный флаг пляшет на ветру, словно наверху всегда бывают только праздники.

Папа повёл рукою и сказал:

— Смотри, Галка! Было тут когда-то болото топкое. Да такое болото, что ни одна порядочная лягушка не жила в нём. Мальчонком, бывало, я сетки ставил здесь на перелётных уток. А теперь? Видишь, красоту какую воздвигли каменщики! Широкие проспекты! Красивые дома! Просторные площади! Любо-дорого смотреть!

Я положила одиннадцать кирпичей, а папа намазал их чем-то, и они приклеились. Если будете проходить по Московскому проспекту, обязательно посмотрите на десятиэтажные дома. В одном из них лежат одиннадцать моих собственных кирпичей. И все они помечены крестиками. Я сама отметила карандашом каждый кирпич.

Что ж, может быть, я тоже стану строить красивые дома. Ведь это же очень интересно — проходить мимо своих собственных домов и говорить громко:

— Стоят голубчики! И сотни лет будут стоять. Как памятник каменщице Сологубовой со други!

Ну, в самом деле, разве не интересно построить такой дом, который останется после тебя как память о твоей жизни?

Вообще мне хочется жить так, чтобы люди считали меня полезной, чтобы гордились мною, уважали меня. Вот почему иногда я хотела бы заняться спортом, добиться звания чемпионки мира по лыжному спорту, по бегу, плаванию, прыжкам, метанию диска и вообще ставить мировые рекорды.

Не для себя! Нет! А для того, чтобы все гордились мною. Я бы ездила по всем Олимпиадам и скорее умерла бы, чем уступила первое место. Ну, разве не замечательно выступать за всю нашу страну и побеждать для всех наших людей, для славы Родины? А иногда хочется водить корабли в самые дальние страны, видеть весь мир, смотреть своими глазами на то, о чём много раз читала в книгах.

И всё ведь это возможно! Стоит только захотеть, и ты будешь кем хочешь.

Раньше мне казалось, что моя мама неудачно выбрала себе занятие. Я думала, работать поваром совсем неинтересно.

Мама сказала однажды, когда я завела такой разговор:

— Дурочка, не место красит человека, а человек — место! У нас, запомни, нет и не может быть плохих профессий, а вот люди плохие ещё встречаются. А коли сам никудышный, так такому любая работа кажется плохой. Про нашу, про кулинарную скажу работу. Почему нет на свете выше этой профессии? Да потому — всем нужная она! И учёному, и министру, и писателю, и артисту, и герою труда, и самому старому, и самому малому! Кормилец он людей, повар-то! И пока человек не может обходиться без пищи, — нет важнее работы, чем наша, поварская!

Один раз я была на фабрике-кухне, где мама работает шеф-поваром, и там сама увидела, как уважают маму.

Я сидела в общем зале, ждала, когда мама освободится, чтобы взять у неё деньги на билет в ТЮЗ. И вот рядом со мною сел мужчина с большими усами и совсем без волос. То есть, не совсем, потому что на голове у него было что-то вроде птичьего пуха, но уж прически-то из этого пуха никто бы не сделал. Мужчина заказал обед и стал есть, а потом постучал ножом по тарелке и сказал:

— Хочу сказать несколько слов шеф-повару!

Мама, конечно, вышла в общий зал, чтобы послушать несколько слов. Мужчина вскочил, начал трясти мамину руку и закричал на весь зал:

— Благодарю! Спасибо! Уж так пообедал сегодня, как давно не ел. Замечательно! Вкусно! Просто объедение! Это надо же сообразить такой борщ! Гениально!

Мама спросила:

— Вам ещё что-нибудь нужно?

— Только карету скорой помощи! Я же не просто поел, но буквально объелся! Подумайте, три порции умял талантливого борща! Ну, право же, меня хоть на носилках выноси! Еле дышу! Честное слово!

И тут все обедающие закричали:

— Да разве только борщ хорош? Вы бы щи ленивые попробовали, растегаи, солянку, окрошку! А люля-кебаб? А котлеты по-киевски? А шашлык по-черкесски? Пальчики оближете!

— А какие чахомбили здесь подают! — вскочил один толстый мужчина и причмокнул губами так, словно выстрелил. — Это же не повар, это ж настоящий Наполеон кухни. — И, взмахнув руками, бросился к маме с криком:- Чествовать! Чествовать!

Все засмеялись, закричали «ура» и все кинулись к маме и стали пожимать ей руки.

А мама почему-то заплакала. Я спросила:

— Ты, мама, что? Тебе больно?

Мама сказала:

— Глупыха ты, глупыха! С непривычки! Нас, пищевиков, чаще в жалобных книгах чествуют, а тут, видишь, какое дело! Да и то сказать: что даёт она, жалобная книга-то? Что в ней? Ругань да оскорбления. А тут — доброе слово! Ласка! Поневоле растопишься да заплачешь от радости…

Но я бы ни за что не заплакала. Ну, чествуйте! Пожалуйста! Каждый день можете чествовать. А потом сказала бы всем:

— Мы, конечно, немножко недосмотрели, и обед сегодня получился не совсем хороший. Но завтра постараемся накормить получше. Приходите, пожалуйста!

И я бы себя не пожалела, но уж такой бы обед приготовила, что ни в сказке сказать, ни пером описать.