Людмила Сабинина - Подснежники

— Ну как? — спросила Елена Никитична. — Какое у вас впечатление?

— Хорошее, — уверенно кивнула головой новая воспитательница, очень пожилая женщина, с коротко подстриженными, совершенно седыми волосами. — Меня тут пугали, — она взглянула на Бачурина, — что воспитательной работы никакой, словом, дикари. И что же я вижу? Дети свободно двигаются, говорят, даже поют! Просто очень приятное впечатление.

— А заметили, как они пели? — заговорил Павел Титыч. — Возьмем, к примеру, песенку про тайгу. Начали детишки пиано, совсем пиано. И чистенько, я удивился даже. Словно описывая тайгу, чащу и тому подобное. А потом такое крещендо дали!

Павел Титыч сощурился, воздел руки, показывая, какое крещендо сделали ребята.

— Это уж заслуга Любовь Михайловны, нашей студентки. Недаром я рекомендовал!.. Кстати, Любовь Михайловна, с осени пожалуйте в училище, за учебу, знаете ли, за учебу! И в музыкальной школе для вас планируем класс. Вот такие дела!

— Как это? — запротестовала Елена Никитична. — Отбираете? Нет уж, не пущу!

— Да ведь осенью вы сами в город переедете, — заметил доктор Бачурин. — Помнится, так ведь мы решили на бюро горкома? Так что Любовь Михайловна сможет приходить к вам, проводить занятия, как и прежде.

— Перееду в город с тем условием, если наше прежнее помещение оставите в качестве дачи, — твердо заявила Елена Никитична. Видно было, что сейчас она высказывает давно продуманную мысль. — Летнее помещение нам необходимо. Да и без подсобного хозяйства тоже нам не прожить! Сами понимаете, товарищ Дегтярев!

— Ого! — Дегтярев расхохотался. — Ну и хозяйка! Проявляете частнособственнические интересы, дорогая хозяюшка! Так и запишем!

— Да уж как хотите, товарищи, записывайте, а я от своего не отступлю! — Елена Никитична разволновалась, красные пятна выступили на щеках.

— Ладно, подумаем, — сказал секретарь.

Он бросил взгляд на ручные часы, переглянулся с Бачуриным.

— Что-то не едут, кого мы поджидаем!

— Обещали в два. — Бачурин тоже поглядел на часы.

— А кто еще едет? — встревожилась Елена Никитична.

— Да ничего особенного, не волнуйтесь. Шефы ваши едут! То есть, собственно, один шеф, молодой человек. Он уезжает на фронт, хочет попрощаться.

— Хорошо иметь таких шефов! — снова захохотал Дегтярев. — Ох, и хитрая же вы, товарищ Коробова! В подарок-то вам везут… котел новый, для бани. Большущий! Я обрадовался, хотел было руку наложить, конфисковать для городских нужд, но не тут-то было! Не дали. Дефицит!

Все рассмеялись.

— Там не только котел, — заметил Бачурин. — Есть и подарки для женщин. Ох, и галантные у вас шефы! Кстати, заодно уж привезут к вам и нового воспитанника.

— Какого воспитанника? — удивилась Елена Никитична. — Товарищ Дегтярев, вы же знаете, как у нас тесно. Вот когда в городе будем…

— Уже испугалась!

Дегтярев и Бачурин снова переглянулись.

— Воспитанник такой, что никак не откажетесь.

— Я хотел еще заметить, — снова заговорил Павел Титыч, — что это очень важно, когда дети различают высокие звуки и низкие, тихие и громкие. То есть первые шаги в музыку уже сделаны. Успехи, так сказать, налицо! Можно будет отобрать талантливых ребят, пускай учатся у нас в музыкальной школе. Я, знаете ли, буду только приветствовать, весь коллектив наш навстречу пойдет!

— Да я уже отобрала некоторых, — призналась Люба. — Занимаюсь с ними… Уже играем понемножку.

— Вот это мысль! — хлопнул себя по колену Дегтярев. — Как по-вашему? — обратился он к Бачурину.

— Я вижу только, — улыбнулся доктор, — что ваши дети, Елена Никитична, воспитываются куда лучше, чем, например, мои.

— Сделайте выговор жене, — усмехнулся Дегтярев. — А детдомовские ребята всегда будут воспитываться наилучшим образом. Костьми ляжем… А вы, оказывается, молодец, — обратился он к Любе. — Надо бы мне с вами еще поговорить, насчет этих детских музыкальных дел. Но придется потом. Вон и гости на дворе…

Все повернулись к окну. В ворота въезжал знакомый всему детскому дому шефовский газик.

— Только, чур, не волноваться, — сказал Елене Никитичне Дегтярёв.

Машина завернула за угол дома, скрылась.

В дверь постучали. Дегтярев подошел, торжественно распахнул обе половинки. На пороге стоял мальчишка лет шести. Новая пилотка набекрень, гимнастерка, сапожки. За спиной вещмешок.

Стало тихо. Где-то в углу ахнула Таисья Григорьевна… Всем и без слов было ясно, кто такой этот малыш. Такие же чистые карие глаза, такой же нежный румянец, как и у Елены Никитичны… Миг, и она промчалась мимо Дегтярева, схватила сына на руки, прижала к себе. Оглянулась на гостей, хотела что-то сказать, но не нашла слов. Доктор Бачурин кашлянул.

— Идите, идите к себе, — сказал он. — Побудьте вдвоем…

Елена Никитична увела сына.

Все молчали.

— Вот дело-то какое, — произнес Дегтярев, старательно закрывая обе половинки двери.

Крючок у порога заело, Дегтярев присел, стал кулаком заколачивать крючок.

— Господи, радость-то какая! — не выдержала Таисья Григорьевна.

— Удалось разыскать, — объяснил Бачурин. — И где нашли, как вы думаете? — Он оглядел всех по очереди. — В другой области, в Краснохолмском детдоме… Как его туда занесло, неизвестно!

Потом все вышли на крыльцо. Солнце припекало совсем по-весеннему.

Люба стояла, облокотившись на перила, смотрела, как выгружали из машины банный котел. Николай извлек из багажника ящик с подарками. Сима бегала вокруг, перепрыгивала через ручейки талой воды, хохотала — только сверкали две полоски зубов.

Широкие резиновые боты шлепали по ногам — ни дать ни взять кот в сапогах. Волосы у нее отросли, из-под платка прихотливо падал на лоб черный кудерок.

А вот и ребятишки высыпали на двор. Синие пальтишки и красные шапки рассыпались по двору, окружили машину. Вот кто-то уже сидит у руля, трогает клаксон.

— Можно я их покатаю? — кричит Николай. — А ну, ребята, залезайте! Кто хочет кататься, становись в очередь!

Дегтярев курил, облокотившись на перила рядом с Любой. Подошел и Бачурин.

— Главное, как интересно все получилось, — сказал он. — Елена Никитична бьется здесь, заботится о чьих-то детях. А там нашлись люди, которые, в свою очередь, позаботились о ее ребенке. Я лично вижу в этом глубокий смысл.

— Не в том дело, — суховато ответил Дегтярев. — Смотреть надо глубже. Дети всегда дети, то есть они — самое главное. Ростки нашего будущего. Иногда смотрю на такого вот пацана, и хочется угадать, что собственно, за людишки после нас жить будут. Так и хочется спросить: а расскажи-ка, братец, что за человек из тебя получится? Нам-то, может быть, и не дожить, а знать-то хочется.

— Это уж от нас зависит! От воспитания. Что посеешь, то и пожнешь, — убежденно сказал Батурин.