Нина Артюхова - Светлана

Светлану поражала быстрота, с которой он мог встать и уехать. Другие люди хоть чуточку тратят время на сбо­ры. Он никогда ничего не записывал и никогда ничего не забывал. Предлагать ему какую-нибудь хозяйственную тару для покупок — она знала — было бесполезно. Бу­тылки с кефиром он привозил в карманах. Впрочем, кар­маны все-таки ограничивали масштабы его покупок. Масштабы эти пугали Светлану.

Разворачивая пакет, привезенный из московского «Гастронома», Светлана с ужасом спрашивала:

— Костя! Зачем вы купили столько икры?

— Килограмм, — говорил Костя. — Разве много?

Зинаида Львовна слабо смеялась из своей комнаты.

Увидев, что Светлана согрела воды, вылила в вед­ро и опустила туда тряпку, Костя взял у нее из рук ведро:

— Ты с какой комнаты начинаешь?

Вымыл пол действительно очень хорошо и очень быстро.

Даже Мария Андреевна похвалила.

Костя отжал тряпку и развесил ее на крыльце черного хода.

— Старый солдат, Мария Андреевна!

Мария Андреевна приходила каждый вечер, да и днем заглядывала часто.

Полная и довольно большого роста, она обладала удивительной способностью неслышно двигаться и не­слышно разговаривать. Во всех ее движениях было что-то ласковое и успокаивающее.

Теперь Костя вспомнил ее и вспомнил, как легко она поднимала раненых в госпитале, не хуже мужчин-сани­таров.

Светлана и Мария Андреевна по очереди спали на ди­ване в столовой. Костя, по просьбе Светланы, передвинул буфет, поставив его боком к стене, спиной к дивану. От буфета к другой стене Светлана протянула шнурок и повесила занавеску. На ночь занавеска задергивалась, часть столовой отделялась, оставался маленький проход из Костиной комнаты в переднюю и комнату Зинаиды Львовны.

Впрочем, Костя заметил, что занавеска задергивается очень редко.

— Светлана, ты, собственно, когда спишь?

— Как — когда сплю? Вот Мария Андреевна придет в двенадцать часов, и я лягу.

Квартира была такая крошечная, что, когда Светлане и Косте нужно было поговорить, чтобы Зинаида Львовна не услышала, приходилось уединяться в кухне или в Костиной комнате, да и там закрывать дверь и го­ворить как можно тише.

— Ты ляжешь сейчас, и ляжешь не на диване, а здесь. — Костя хлопнул рукой по своей кровати. — А Ма­рия Андреевна, когда придет, ляжет на диване и тоже бу­дет спать, а с мамой ночью я посижу, потому что я боль­ше так не согласен!

— Вы же не знаете, что нужно делать, если...

— Ты мне объяснишь, а если буду сомневаться, кого-нибудь из вас разбужу. Ложись, Светлана, прямо сию же минуту ложись! Только вот... — он провел рукой по оде­ялу, — твердо тебе будет...

Он положил на кровать шинель, свое старое ватное пальто, драповое пальто, разровнял, принес из столовой какие-то маленькие подушки.

— Оставьте, я сама постелю.

— Спи!

Оставшись одна, уже потушив электричество, Светла­на ворочалась с боку на бок и, несмотря на усталость, долго не могла заснуть. Хотелось поплакать, дать себе волю. Никто не услышит, никто не войдет.

Нет, нельзя распускаться!

Глаза немного привыкли к темноте. В маленькой ком­нате стали вырисовываться знакомые предметы. Рядом — письменный стол. В углу над головой — книжная полка. На ней лежит — Светлана знала — старый альбом с фо­тографиями...

Светлана вытерла о подушку щеку.

Пускай шинель, пускай драповое пальто... Твердый, очень твердый кэлькэшоз!

...Зинаида Львовна проснулась ночью:

— А у меня новая сиделка.

— Да, мама. Если чем не угожу, вели старых позвать, опытных.

— Светланка спит?

— Спит.

— Это хорошо. Если бы ты знал, Костя, как она со мной... Хорошая она очень.

— Да.

— И умница.

Костя опять сказал:

— Да. Знаешь, мама, мне приходилось слышать, что многие девушки желали бы иметь старших братьев. При­знаться, у меня никогда не было желания иметь младшую сестренку, а теперь я вижу, что это очень приятно... Толь­ко, мама, мне не приказано с тобой разговаривать. Так что ты уж как-нибудь постарайся заснуть, а то мне попа­дет от начальства.

Зинаида Львовна спросила:

— Костя, ведь это неправда, что у тебя занятия еще не начались?

Костя ничего не ответил. Что он мор сказать, когда мама давно уже знает?

Зинаида Львовна улыбнулась:

— А Светлана говорила, что у нее в училище ремонт не закончен... Эх вы, ребятки, ребятки!

— Костя, мама тебя зовет.

Костя испуганно вскочил со стула. Неужели заснул? Казалось, присел на одну минуту у письменного стола.

В дверях стояла Мария Андреевна. Вечер еще? Или уже утро?

Зинаиде Львовне становилось все хуже и хуже. Теперь не только уехать на несколько часов — Костя просто бо­ялся выходить из ее комнаты. Ему казалось, что мама за­хочет видеть его или что-нибудь ему сказать именно в ту минуту, когда его не будет с ней.

Он бросился к двери.

— Нет, нет, — ответила Мария Андреевна на его ис­пуганный взгляд. — Постой, не беги. Мама проснулась. Она просила меня достать ее письма. Какое-то твое старое письмо хочет найти. — Она опять остановила его: — Не входи к ней с таким лицом.

Она вернулась в спальню, а Костя задержался немно­го в столовой.

Занавеска не задернута. Светлана спит одетая, свер­нувшись на краю дивана, положив на валик щеку.

— Мама, какое письмо?

На коленях у Кости лежала большая пачка старых писем, его писем.

— Светлана знает... Светлана найдет...

— Позови ее, — сказала Мария Андреевна.

Очень жалко было будить. Костя наклонился над ди­ваном:

— Светланочка!.. Светик!

Она подняла голову. Одна щека была розовая, дру­гая бледная.

— Светик, ты прости, что я тебя разбудил... Может быть, ты лучше поймешь?

Светлана одернула смявшееся платье, что-то искала на полу. Подходя к дивану, Костя, не заметив, задвинул под стол мягкие комнатные тапочки. Нагнулся и поднял их с виноватым видом. Маленькие такие, совсем как иг­рушечные.

— Ты потом опять ляжешь, хорошо?

Кажется, он был готов обувать ее сам.

Бледная щека чуть заметно порозовела. Светлана по­спешно взяла тапочки:

— Идите, я сейчас.

Она приглаживала растрепавшиеся волосы.

На столике у кровати большая пачка писем. Среди множества солдатских треугольничков Светлана безоши­бочно выбрала один и протянула его Косте. Он пробежал глазами письмо, написанное семь лет назад, в котором он убеждал маму, что никогда не нужно падать духом.

— Мама, я понял... Мамочка, я тебе обещаю!

Зинаида Львовна умерла через три дня, рано утром, на рассвете.

Светлана срезала в саду все белые цветы, астры и флоксы. Сначала Костя сказал: «Режь все подряд!», а потом раздумал — пускай останутся, мама сама сажала.

Днем приходили знакомые и совсем незнакомые Косте люди. Много народу приходило.