Нина Артюхова - Светлана

— Так ты даже помнишь, как мою дочку зовут? А зна­ешь, Светлана, хоть и черненькая ты — чернее нельзя, а правильно все-таки тебя Светланой назвали: подходящее имя.

Они уже подъезжали к Москве. Костя стал снимать чемоданы с верхней полки.

— Так вот, друзья, — сказал Шульгин, — теперь, на­деюсь, будем писать друг другу...

Хотелось бы еще спросить Костю... Ведь не зря же оговорился: помнил, что была какая-то Наташа или На­дя... Так и не спросил. Кто их знает, эту молодежь, — спросишь, да невпопад!

Распрощавшись с ним, Светлана и Костя решили сна­чала зайти в общежитие и оставить там Светланин чемо­дан. Оттуда Костя один должен был поехать на вокзал взять билет и сдать свои вещи на хранение. До поезда оставалось еще много времени, можно встретиться где-нибудь в сквере или около станции метро и походить по городу, подальше от вокзальной суеты.

Светлана, войдя в комнату первая, должно быть, уже успела что-то шепнуть своим подругам. Веселая болтовня сразу оборвалась, Костя увидел серьезные и даже огор­ченные лица. Кажется, мама бывала здесь. Во всяком случае, Светланины подруги знали о ней.

Когда четверо живут в одной комнате, нужно уметь не мешать друг другу. Поздоровавшись с Костей, девочки отошли — каждая в свой уголок.

Костя привык к строгому порядку военного общежи­тия. Здесь было другое, что-то уютное, девичье: цветок на окне, вышитые салфетки на тумбочках, пестрое пла­тье, брошенное на стул.

— Как же мы с тобой уговоримся?

— Может быть, на бульваре?.. — сказала Светла­на. — Или знаете что? Я зайду к Рогачевым и посижу у них. Вам будет ближе от метро, и телефон у них есть,

— Какие Рогачевы?

— Слава и Олечка. Помните, в детском доме?..

Когда четверо живут в одной комнате, нужно уметь помогать друг другу. Проводив Костю до конца коридо­ра, Светлана села на свою кровать и заплакала. Сейчас же три девочки, незаметно притихшие каждая в своем уголке, оказались тут, рядом, совсем близко. Одна рас­крыла Светланин чемодан и бесшумно раскладывала ве­щи по своим местам. Другая наливала воду из графина, а третья просто села к Светлане на кровать, чтобы можно было уткнуться лицом в ее плечо.

Хорошо, что Костя живет в общежитии. Должно быть, совсем иначе, как-нибудь по-своему, по-мужски, но помогут!

— Девочки, так я пойду.

Ей захотелось сначала зайти в детский дом. Зинаида Львовна бывала там, Наталья Николаевна ее знала.

У ворот стоял грузовик, привез молоденькие деревья без листьев — ребята будут сажать в саду.

С каждым годом детский дом становился немножко меньше, а ребята в детском доме становились немножко больше.

Когда бываешь вот так, изредка, это особенно замет­но. Ребята меняются с каждым годом — не только пото­му, что растут. Разве такие они были в сорок четвертом году? Как молоденькие деревца, вырванные с корнями и пересаженные на другое место, они хорошо принялись и цветут, радуясь жизни. Потому что уход, потому что за­ботятся о них.

А вот есть люди, которые считают, что из этих ребят половина, может быть даже три четверти, — лишние на земле, что они не нужны, что их нужно уничтожить, что это хорошо, когда кто-нибудь умирает!..

Ребята сказали, что Наталья Николаевна у себя. Светлана прошла мимо аккуратных ямок, приготовлен­ных для молодых саженцев, и взбежала на крыльцо с другой стороны дома — в квартиру Натальи Николаевны был отдельный ход.

Тихая-тихая комната. Над столом — фотография. Это все, что осталось Наталье Николаевне от ее семьи.

Наталья Николаевна уже привыкла, что ее воспитан­ники приходят к ней не только в традиционный день встречи, а и в другие дни — поделиться радостью или пе­чалью...

Она проводила Светлану до ворот.

Несколько деревьев уже стояли в ямках. Ребята при­таптывали землю вокруг них и начинали поливать. Сей­час напьются корешки, а ветки тянутся к солнцу — им хочется расцвести весной.

Оля и Славик встретили Светлану, как всегда, с шум­ной радостью, но сразу притихли, когда узнали, почему она пришла к ним сегодня.

Светлана присела у маленького письменного стола, на котором с одной стороны стопочкой лежали Олины тет­ради и учебники, а с другой — Славины.

Хорошо бы позвонить Алле. Только рано еще, она на лекциях.

Когда стали дружить, хотелось обо всем, что волнует, ей рассказать. Теперь можно и не говорить, просто по­молчать вместе — Алла и так поймет.

Оля хозяйственно взглянула на часы, повязалась фартуком и ушла на кухню.

Скоро вернулся со службы ее отец. Потом Славка опять выбежал в переднюю — открыть дверь, и сообщил достаточно громко, чтобы Костя мог слышать:

— Светлана, твой лейтенант пришел!

— Это вас так ребята в детском доме называли, — смущенно пояснила Светлана.

Костя посидел минут десять. Светлана чувствовала, что ему нравятся ее друзья.

— Хорошо они живут, — сказал он уже на улице. — Ребятишки хорошие. Большие стали.

— Да, Олечка трогательно заботится об отце.

— И совсем не так сильно у него лицо... помнишь, ты рассказывала.

— Так ведь... больше трех лет прошло. Тогда он пря­мо из госпиталя. И потом... Костя, он теперь совсем дру­гой, у него тогда такое страшное-страшное напряжение в лице было!

Время сгладило шрамы, но шрамы видны. Они напо­минают о войне...

— Костя, давайте здесь перейдем.

Костя взял ее под руку. Они и прежде ходили так. Только все-таки не совсем так: или Светлана по-детски цеплялась за его руку, или Костя поддерживал ее под ло­коть с немного насмешливой, подчеркнутой вниматель­ностью. Сейчас он взял совсем по-другому — серьезно и бережно, как мог бы взять под руку сестру.

— Напрасно мы идем. Нужно бы у них посидеть — ты такая усталая.

— Нет, нет, мне даже хочется на воздух.

Они перешли через улицу. Отсюда была видна Мо­сква-река и темные арки моста, будто нарисованные уверенной рукой. Распахнулось окно на втором этаже, и вырвалась на улицу песня:

Молодой мужской голос пел то задумчиво, то весело, с какой-то неиссякаемой бодростью. Бывают песни — их просто слышишь, а не слушаешь, слова проходят мимо. А в других каждое слово затрагивает твои мысли...

Костя замедлил шаг — он тоже слушает.

— Люблю эту песню, — сказала Светлана.

— Я тоже.

Они дослушали песню до конца и медленно пошли дальше. Опять музыка из окна. Кто-то неумелой рукой подбирает на рояле аккорды.