Валентина Осеева - Динка

— Здравствуйте, здравствуйте! Васе сегодня лучше! Как-то пригласив Ивана пить чай, Марина узнала от него; что после смерти отца Иван остался с матерью и старшим братом Николаем. Жили они тогда в Петербурге. Николай, как и отец, работал на Путиловском заводе. Похоронив отца, мать уехала с Иваном к своей родне в Киев; Николай не захотел бросить свой завод и остался в Петербурге. В Киев Иван встретился с Васей.

— Он у нас угол снимал, грамоте меня учил, а потом, как мать умерла, мы с ним поселились вдвоем у хозяйки, там и живем. Летом думаю съездить к брату, может, на Путиловский завод устроюсь. Брат зовет, — степенно, не спеша рассказывал Иван.

Марина жадно расспрашивала про настроение рабочих, вспоминала девятьсот пятый год, свою воскресную школу, спрашивала про рабочие кружки… Много ли собирается народу?

— Да, собирается народ охотно, только ведь сами знаете, слежка за: нашим братом… Но все же умудряемся. Вон Василий иногда брошюрку какую почитает… А то один раз Николай на отпуск приехал, много чего интересного порассказал…

Подружились. Марина обещала обязательно побывать в кружке… После разговора с Иваном она ожила и вскоре писала брату письмо:

«Наконец-то я опять вхожу в русло; все время чувствовала себя оторванной от главного дела, но сейчас уже готовлюсь к докладу, подробнее при встрече… Скоро ли ты вырвешься к нам? Динка уже отпущена на каникулы; Алина и Мышка готовятся к экзаменам… Хотя бы все эти волнения были уже позади…»

Обрадовав Марину своим появлением в их семье, Иван был и невольной причиной небольшой размолвки между Мариной и Васей.

Однажды Марина сказала:

— Вася! Почему вы никогда не говорили, что у вас есть такой друг? Сколько времени мы уже знакомы, и вы ни разу не привели к нам Ивана.

Вася не умел кривить душой. Облокотясь на подушку, он сморщил давно не бритое, колючее, как у ежа, лицо и, нахмурившись, сказал:

— Если хотите правду, то вначале ваша семья не производила на меня солидного впечатления.

— Несолидное впечатление? — удивленно переспросила Марина. — Что это значит?

— Ну, как бы вам объяснить? Какая-то интеллигентская расхлябанность, эдакая барская благотворительность по отношению к Леониду… Марина вспыхнула:

— Барская благотворительность?

— Погодите, погодите! Это же было вначале. Сейчас я уже во всем разобрался… И я сам завидую Леониду. Но вы спрашиваете, и я отвечаю. Для меня идеал — это простая, честная рабочая семья. Я и детей своих воспитывал бы гораздо проще. А ваши девчонки ревучие, нервные…

— Ревучие, нервные… — с горечью повторила Марина. — Что ж делать, Вася… У них было тяжелое детство.

Марина повернулась и хотела уйти, но Вася не дал ей уйти.

— Марина Леонидовна! Простите меня, окаянного… Я ж вас всех люблю! Примите меня в вашу семью хоть каким-нибудь сводным братом; я теперь без вашей семьи еще больше сирота, чем был…

— Мы вас уже приняли, Вася, но еще не раз мы поспорим и поругаемся с вами… Надо глубже смотреть на вещи, — грустно сказала Марина.

— Всё! Всё! — кричал Вася. — Я сам себе не прощу, что так думал!..

— Вот что значит поверхностно судить о людях, — каялся потом Вася, рассказывая Лёне об этом разговоре. — И как я мог так думать? Ведь Марина Леонидовна отдала революции все, что имела: и лучшие молодые годы, и любимого мужа, и себя, и своих детей… А я еще смел упрекать ее, что они нервные… мучился Вася.

В столовой звенели чашки. Динка села на кровать и прислушалась. Мышка и Алина поспешно допивали чай, они торопились в гимназию. Для них наступили страдные дни перед экзаменами.

«А мне уже не надо в гимназию!» — с торжеством подумала Динка и, вспомнив мамин «подарок», набросила платье и побежала в столовую. Алина и Мышка уже ушли. Леня занижался в своей комнате, Марина убирала со стола.

— Умойся, Диночка, и вымой чашки! Я очень тороплюсь, — сказала она, вешая на спинку стула чайное полотенце.

— Я сейчас… Подожди одну минутку, мамочка! Ты ведь еще не сказала, где мне можно гулять.

— Ой, Динка! Ну что же ты в последнюю минуту? Я могу опоздать на службу!

— Ну, мамочка, у меня весь день пропадет! — взмолилась Динка. — Ты только назови улицы… Ну, что тебе стоит! — Ну хорошо! Мы уже с тобой говорили… Я разрешаю тебе гулять по Владимирской до сквера и по Кузнечной на бульваре. И всё! Всё! Всё, Дина!

Мать решительно вышла из комнаты, но Динка побежала за ней:

— Мамочка, а по Бибиковскому бульвару… Там же самое интересное, там памятник…

— Ну, Дина, — натягивая пальто и наскоро припудривая перед зеркалом нос, говорила Марина. — Если ты начнешь обходить все памятники… — Да не все, а только на Бибиковском…

— Ну хорошо… Только не вздумай самовольно расширять зону своих прогулок, — торопливо спускаясь с лестницы, сказала Марина.

— Нет, нет, мамочка, я не вздумаю… А что это такое — зона? — перегнувшись с площадки лестницы, спросила Динка.

— Некогда, некогда… Потом объясню, — махнула рукой Марина.

Дверь хлопнула. Динка, подскакивая на одной ножке, побежала одеваться. Настроение у нее было светлое, праздничное. Еще бы! Наверно, в первый раз в жизни она шла гулять не тайком, не украдкой, а с полного разрешения мамы. Динка присела перед комодом и, переворошив нижний ящик, вытащила платья сестер. Ей хотелось надеть что-нибудь посолиднее и подлиннее. Мышка была выше ростом, но она все еще носила платья до колен, поэтому Динка вырядилась в голубенькое, с оборочками платье Алины. Посмотрев на себя в зеркало, она осталась очень довольна. Платье доходило ей почти до щиколоток, а пышные оборки расширяли его книзу, как колокол… На самом дне ящика Динка обнаружила старенький, расшитый стеклярусом ридикюльчик. Это была одна из тех никому не нужных вещей, которые почему-то никогда не теряются и преданно следуют за хозяевами, куда бы они ни переехали.

— Ого! Ридикюльчик! — обрадовалась Динка и, примерив его на руку, прошлась по комнате. — Я буду ходить всюду медленно, как самая приличная девочка в Киеве!

Выйдя в столовую, Динка увидела, что грязная посуда все еще стоит на столе.

— Ой! Я забыла вымыть… Маруся! — крикнула она в кухню. — Маруся! Мама просила вас убрать со стола и вымыть посуду, — важно сказала Динка и, повесив на руку немного ниже локтя свой ридикюль, медленно прошла мимо остолбеневшей Маруси.

— А то що така за мадама? Куды-то ты вырядилась людям на смех, га? А ну я покличу сюды Леню! Стой, стой! Ось я скажу матери, що ты мени языка показуешь! Задержись, кажу!

Но Динка, размахивая своим ридикюльчиком и держа за резинку красную шляпку, поспешно съехала по перилам и, захлопнув за собой входную дверь, выбежала на улицу.