Василий Голышкин - Красные следопыты (Повести и рассказы)

— Хочешь, по-настоящему научу?

Девочка смерила нас удивленным взглядом и сказала:

— Научите, пожалуйста.

Правда, говоря это, она как-то странно смотрела на нас, но мы не придали этому значения. В конце концов, так делают все девчонки, когда разговаривают с мальчишками.

— Пройдемся попеременным ходом, — скомандовал Павка.

Она и виду не подала, что ей незнакомо это научное выражение.

Оттолкнулась палками и... пошла... Мы и дух перевести не успели, как остались далеко позади.

Павка страдальчески поморщился и пробормотал:

— Совсем ходить не умеет.

— Как это не умеет? — удивился я. — А почему же мы догнать ее не можем?

— Потому и не можем, что она без всякой техники ходит. Вот погоди, обучим, тогда не убежит.

— Эй, вы! — окрикнул нас чей-то голос. — Зачем вы за ней гонитесь?

Мы обернулись и узнали Мишку из соседней школы.

— Не гонимся, а обучаем, — с важностью ответил Павка.

И тут случилось непонятное. Мишка упал животом на снег и принялся хохотать.

Я остановился и подозрительно спросил у Мишки:

— Чего это ты разошелся?

— Тренируют... Чемпионку города тренируют...

Я ничего не сказал. Даже не посмотрел на Павку. Повернулся и пошел прочь. А Павка поплелся следом. Он шел и весело насвистывал. Мой друг никогда не терял присутствия духа. Ни при каких обстоятельствах.

Меня вызвали к доске, и Петр Фомич, учитель, продиктовал:

— Нем как рыба.

Я, конечно, не принял это на свой счет и, написав предложение, сразу начал разбор.

— Рыба, Петр Фомич, это имя существительное...

— Помолчи, — услышал я голос Петра Фомича и обернулся.

Мой друг Павка сидел, подняв руку. «Ясно, — догадался я, — заметил ошибку и хочет сказать. Всегда он так, друга не пожалеет, чтобы отличиться».

— Говори, Оводов, — сказал Петр Фомич.

Павка встал.

— Неверно, Петр Фомич, — сказал он, указав на доску.

Петр Фомич посмотрел туда же.

— Ошибки нет, — сказал он, пожевав губами.

У меня отлегло от сердца. Но Павка не унимался:

— Рыбы не немы, Петр Фомич, — сказал он.

Петр Фомич снял очки и стал их быстро-быстро протирать, наверное для того, чтобы получше рассмотреть Павку.

— Не немы, говоришь? — сказал он. — Ты что же, сам с ними разговаривал?

— Я читал, — сказал Павка.

— Читал, да не понял, — сказал Петр Фомич. — Рыбы не разговаривают, а издают звуки, сигналы. — Тут зазвенел звонок, и Петр Фомич сразу за него ухватился: — Вот как этот звонок. Он подает нам сигнал, и мы расходимся по домам.

Увы, он ошибся. В данном случае мы не послушались сигнала. Другой сигнал, сильнее первого, удержал нас на месте: любопытство. Едва Петр Фомич вышел, мы, как мухи варенье, облепили Павку, и если варенье, то есть мой друг Павка, осталось в целости и сохранности, то благодаря находчивости самого варенья, то есть моего друга Павки. Он выхватил из-за пазухи, где хранил для чтения на уроках «запрещенную» литературу, журнал «Юный натуралист», и швырнул его одноклассникам.

— Там все написано? — крикнул он и, сыграв на губах «Сбор общий», выбежал из класса.

Я помчался следом. Этому сигналу я привык подчиняться беспрекословно.

Мы выскочили на улицу. Накрапывал дождь. В небе нежно мурлыкал гром.

— Поговорить надо, — сказал Павка и подозрительно оглянулся.

— Давай, — сказал я, — никого нет.

— Сейчас, — сказал Павка, продолжая оглядываться, — подожди.

И дождался: гром мурлыкал, мурлыкал да как рявкнет!

Я так и присел.

— Не надо! — крикнул Павка, схватив меня за руку. — Слушай стоя, сидя утонуть можешь.

Он мог не предупреждать меня об этом: дождь лил как из ведра, и, слушая Павку, я рисковал утонуть не только в сидячем положении.

Однако Павка, любивший конспирацию, счел обстановку вполне подходящей для разговора и поведал мне следующее. Мы, то есть Павка и я, немедленно приступаем к изучению рыбьего языка. Овладеваем им и...

— И? — спросил я.

— И, — отрубил Павка, — каюк!

— Кому каюк? — испугался я.

— Рыбе! — захохотал Павка. — Ей каюк, всю выловим.

Это было заманчиво. И хотя, по словам дяди Феди, перевозчика, рыбы в нашей Снежке отродясь не водилось, мы его вранью не верили. Знали, что дядя Федя частенько сидит с удочкой на зорьке. И раз его сами подкараулили.

«Дядя Федя, — сказал Павка, — вы лягушек удите?»

Дядя Федя ничуть не смутился. Почесал под соломенной шляпой и сказал:

«В точности так, лягушек».

«Они же несъедобные!» — ужаснулся я.

«Это смотря на чей вкус, — сказал дядя Федя. — На французский, например, вполне».

«А вы вроде француз!» — усмехнулся Павка.

«В точности так, — сказал дядя Федя и указал пальцем на небо. — Мои предки, французы, поставляли лягушек ко двору своего императора!»

Он не просил нас держать это в тайне, и в обед к дяде Феде привалили все поселковые мальчишки.

«Вам чего?» — спросил дядя Федя, хлебая уху.

«Посмотреть», — сказали мальчишки.

«Чего смотреть?» — насторожился дядя Федя.

«Как вы лягушек есть будете».

«Чего? — Дядя Федя поперхнулся и выплюнул недожеванное. Потом как безумный бросился к котлу и стал рыться ложкой. Ничего не нашел, поднял голову и увидел нас с Павкой. — А, это вы!» — завопил он и схватился за ухват.

Павка до сих пор почесывает одно место, вспоминая о том, что произошло дальше.

Ну ладно, довольно о дяде Феде, он к этому рассказу не имеет прямого отношения, поэтому пусть уходит за поля.

Переждав дождь, мы с Павкой отправились на базар. Продавцы, как куры, отряхивались после дождя и раскладывали заморский товар: персики, абрикосы, виноград...

Ну разве тут можно было равнодушно пройти мимо? Павка взял для пробы одну виноградинку и, отправив ее в рот, задумался. Вдруг лицо у него исказилось. Продавщица с тревогой наблюдала за Павкиными гримасами.

— Кислая, да? — спросил я и тоже отправил виноградинку в рот. — У, как уксус!

— Может, та слаще, — сказал Павка, и потянулся за другой ягодой.

Но продавщица была начеку, она уже разгадала наш нехитрый маневр. Шлепнула Павку по руке и закрыла товар фартуком:

— Кыш отсюда!

Мы пожали плечами и ушли. Не хочет продавать — не надо. Мы и сами не купим.

Наш путь лежал в рыбный ряд. Увидев большую щуку, Павка сразу приступил к делу. Шлепнул щуку по брюху и уверенно сказал:

— Дохлая.

Два рта открылись одновременно, чтобы возразить моему другу. Но второй, щучий, на какое-то мгновение опередил рот рыботорговца, и Павка не на словах, а на деле убедился в том, что имеет дело отнюдь не с дохлым товаром. Щука укусила Павку за локоть.

— Кусается, собака! — смеясь и плача воскликнул Павка. — Сколько с нас?

Продавец назвал цену, мы расплатились и пошли: впереди Павка, расчищая дорогу, а позади я, прижимая щуку к груди.