Гана Боржковцова - Тройка неразлучных, или Мы, трое чудаков

— Наречия я знаю, — произносит Вашек с набитым ртом и, довольный, закрывает книгу. — Ну и пятнище, — признается он. — Папа с мамой снова сидели до утра над какими-то формулами. Они спали, когда я пошел в школу. Мама сказала, что она страшно устала, чтоб я сам взял чего-нибудь из холодильника. Так я взял, да, наверное, нужно было взять два куска, чтоб не так промаслилось. И этот ломоть хлеба слишком велик для такого кусмана колбасы, правда?

Он вылавливает из сумки невзрачное яблочко. Оно не то что не вымыто, но выглядит так, будто Вашек вытащил его из мешка с углем. Пип смотрит на все это с ужасом и с завистью. Вашек вытер яблоко тоже довольно черной ладонью и объясняет:

— Яблоки у нас хранятся в подвале рядом с коксом. Пустяки. Это очень чистая грязь.

Ярда задумчиво разглядывает его ломоть хлеба с огромным кругом колбасы.

— А ты забыл взять с собой завтрак, да? — спрашивает Вашек и уже готовится поделиться колбасой.

— Нет, нет, — поспешно отказывается Ярда. — Мама всегда кладет мне завтрак в сумку.

Вашек кивает и виртуозно швыряет огрызок яблока через весь класс прямо в корзину, не слишком метко, конечно. На стене, куда угодил огрызок, красуется заметное пятно.

— Пустяки, — снова успокаивает всех Вашек.

У Пипа такое впечатление, будто в семье Фиаловых это повторяют часто. Может, Вашек так сказал бы, даже если бы за ним гнался слон. Впрочем, и в саду у Фиаловых слон наверняка чувствовал бы себя как дома. Это не сад, а настоящие джунгли. Наверное, Вашекова мама время от времени говорит своим ближним: «С этим садом надо бы что-нибудь сделать», но пан профессор Фиала только отмахивается: «Пустяки. Лучше пойдем порешаем уравнения». Когда у Вашека родители забывают подписать тетради, он говорит: «А мама решала задачи», или: «А мама доделывала статью», давая учителю понять, что все в порядке и ничего страшного не произошло. И правда, обычно ничего страшного не происходит, учитель принимает объяснение. Пипу тоже очень хотелось бы научиться так небрежно говорить: «Ничего, пустяки». Даже больше, чем хорошо прыгать через козла. Но если мама не забывает давать Ярде завтрак, то, значит, он забывает его съедать. Сидит за партой, растягивает свои спортивные брюки, а сейчас снова невольно бросил взгляд на Вашекову колбасу, от которой почти ничего не осталось.

— И все-таки ты забыл хлеб дома, — говорит Пип. Он спокойно отдал бы Ярде свой завтрак. Мама ведь опять рассердится, если он все не съест.

— Не суйся не в свои дела, — отвечает Ярда и потихоньку вынимает из ранца что-то завернутое в газету.

Газета не выглядит свежей, из такой не почерпнешь последних новостей. И хлеб тоже не первой свежести. Пип мог бы дать голову на отсечение, что эту краюху он уже видал. И даже не один раз. Ярда ее очень бережет. Чтобы всем было ясно, что его мама тоже не забывает о завтраках.

Учительница Беранкова в хорошем настроении и интересуется личными делами учеников.

— Ну как, Павел, нашелся велосипед?

— Не нашелся, — отвечает Павел и помимо своей воли шмыгает носом. Это тебе не пустяк — потерять велосипед, из-за которого отец отказался от новых спортивных ботинок.

Беранкову это растрогало.

— Не расстраивайся, Павел, — утешает она, к его великой радости, и при этом бросает испепеляющий взгляд на Ярду, который в смущении утирает нос рукавом. И добавляет с грозной уверенностью: — Этот велосипед найдется.

Иногда мы с Данкой размышляем о воспитании своих детей. Может, это так, пустые все разговоры, и ни к чему оно не приводит. Воспитание, я имею в виду. Потому что если вам кто-то постоянно твердит, что такое хорошо, обычно после этого хорошо вести себя неохота.

А иногда вам то же самое самостоятельно придет в голову, и вы сами все сделаете с большим удовольствием. Несмотря на то что вам никто ничего не говорил — а может, именно поэтому? И как раз тем вещам, которые больше всего необходимы человеку, — его никто не научит. Вот, например, гимнастика. Данке это просто, а мы с Пипом — неумехи, и ни один человек на свете нас гимнастике не научит. Для Пипа быть неловким — очень плохо, потому что он мальчик. И для меня тоже плохо — потому что я толстуха. Когда у меня не выходит лазанье по канату (то есть из урока в урок, всякий раз не выходит), физкультурница говорит: «Да и можно ли поднять наверх этакую кучу сала?» Эта ее фраза прямо застряла у меня в голове и неразрывно связана с этим канатом. Теперь-то я уже к ней привыкла, но сначала очень удивлялась. У нас дома не говорят толстякам, что они толстые, так же как никто не указал бы хромому на то, что он хромает. Если в талии у вас немножко больше сантиметров, чем вам хотелось бы, если вы мучаетесь с математикой или носите несколько странную юбку — вам у нас бояться нечего. У нас, ручаюсь, никогда не заведут разговора ни о толщине, ни о юбках, ни о математике. Просто-напросто обо всем, что кому-либо из нас неприятно и может испортить настроение, у нас говорить не принято. «Когда в этом нет особенной нужды», — замечает при этом наша Данка.

Но откуда, скажем, знает Ярда, что, лучше маму выгораживать и не выдавать, что она не дает ему с собой завтраков?

Наверняка его этому никто не учил — а может, именно оттого? А что ему об этом никто не говорил — я голову даю на отсечение, потому что большинство людей о таких вещах чаще всего не имеет представления. Это я уж давно поняла. Знаете, что такие люди сказали бы о Ярде? Что у него не все дома.

Воспитание — это такая проблема!

— Ребята, пойдемте гулять по первому этажу, как будто это нам позволено, вот будет здорово! — предлагает Ярда на большой перемене.

— Хотел бы я знать, что тут здорового, — ворчит Вашек. — Там такая же скучища, как и наверху. А вот если встретится Барашек, тогда ты услышишь здоровый визг.

Это всех убеждает. Предложение Ярды ни у кого не вызывает ни малейшего интереса.

— Да ну, пошли, — все еще канючит он.

Только никто его не слушает. Один Пип. «Почему же он это предложил?» — раздумывает он. И вдруг ему все становится ясно.

— А-га, слышите нашу букашку?

Но на этот раз непогрешимый Вашек ошибается, и Пип это сразу сообразил. Высокий срывающийся голос принадлежит не Беранковой — Ярда это понимает тоже.

— По-вашему, всякому можно на нас плевать, да только шибко ошибаетесь, пани директорша! Посылайте в исправилку кого хотите, в этой школе полно таких, кому исправилка ох как бы пригодилась, я и сама могу кого хочешь назвать, если понадобится. Да только у этих детей всякие такие родичи, что им все можно, да?

— Сейчас не об этом речь, пани, вы меня не поняли, никто его никуда не посылает, но наша обязанность — предупредить вас.