Леонид Сергеев - Как на качелях

Я только пожал плечами.

Речка у деревни была широкая, с буйной зеленью на берегах. Пролезешь сквозь заросли тальника и крапивы и очутишься у самой воды, на песчаной полосе, усеянной створками мидий. Вдоль всей полосы, как бахрома, тянулись высохшие водоросли. Я знал речку по запахам и к любому месту мог подойти с закрытыми глазами. Около деревянного моста пахло валявшимся на дороге пометом и сеном, чуть ниже на перекате — сухой галькой и водорослями, еще ниже, напротив островка, поросшего елками, — сыростью, там был овраг с бьющим ключом на дне и свисающими по краям кустами. Листва кустов не пропускала солнце, и в овраге всегда было прохладно. Бухта перед оврагом и была нашим любимым местом ужения.

Когда мы с Филиппом спускались к реке, уже взошло солнце и туман над водой стал рассеиваться. Подойдя к бухте, я начал разматывать снасти.

— Ух, ты! Кто-то рисует водяные знаки? — вдруг громко поразился Филипп и показал на зигзаги, которые чертили на поверхности плавники мальков.

— Тише, ты! — рявкнул я и зло посмотрел на Филиппа. — Рыбу распугать хочешь?

Филипп закрыл рот и стал поспешно готовить удочку. Только я забросил снасть, как Филипп увидел водомерок и у него опять вырвалось:

— Как конькобежцы!

Я показал ему кулак и, сдерживая голос, бросил:

— Еще слово — и получишь!..

Филипп смутился и тоже закинул удочку. Минут десять он стоял молча, только таращил глаза по сторонам и строил мне разные гримасы, как бы говоря: «Видел это?» Или: «Заметил то?»

«Никак не поймет, дуралей, что все это я видел тысячу раз», — усмехнулся я про себя, и в этот момент у меня клюнуло. Сделав подсечку, я рванул удилище, и на песок плюхнулся полосатый окунь. Филипп сразу бросил свою удочку, подошел ко мне и тихо затараторил:

— Ай-я-яй! О-е-ей!

Пока он рассматривал окуня, его поплавок задергался и резко поплыл в сторону.

— Смотри! — толкнул я его в плечо.

Филипп подбежал, схватил удилище обеими руками и попятился от воды. Он семенил до тех пор, пока на мелководье не плеснуло и в песке не затрепетал небольшой голавль. Бросив удочку, он подбежал к рыбе, схватил ее и, прижав к животу, запрыгал от радости. Он успокоился, только когда я стукнул его меж лопаток. Тогда он снова взял свою удочку и притих.

Солнце поднялось выше, и по воде прямо на нас, точно расплавленное золото, побежала слепящая полоса. У наших ног она обрывалась в прыгающие блики. Лицо Филиппа опять просветлело.

— Чудо! Настоящее чудо! — бормотал он. «Вот олух, — злился я. — Солнце, что ли, никогда не видел? Где там чудо?.. Все такое обычное».

Через час я поймал еще трех окуней и одну плотвичку, Филипп вытащил крупного ерша. Каждую мою рыбу Филипп встречал восторгом, подолгу рассматривал и щелкал языком, а отцепив своего окуня, сказал:

— Спасибо, что взял меня на рыбалку… И вообще здорово, что я убежал!..

Стало припекать. Потянул ветерок. На другой стороне реки закружил коршун.

— Высматривает мышь на земле? — тихо спросил Филипп, но я ничего не ответил.

После рыбалки, улыбаясь, Филипп сказал:

— Давай пойдем через лес? Мои все равно уже встали. Все равно мне влетит. Пойдем, а?

Через лес дорога была длиннее, но зато по пути можно было набрести на куст малины или на россыпь ежевики.

— Ладно, пойдем, — нехотя согласился я. — Только не прыгай, как козел. Иди спокойно!

В лесу было еще холодно и от деревьев падали длинные тени. Весь лес казался лежавшим на боку. Вначале мы прошли редкий березняк, в котором бродили овцы и щипали тонкую траву. Потом мы вступили в сосновый бор с высокими замшелыми стволами.

— Какой-то сказочный, совсем сказочный лес, — тихо вторил Филипп. — Наверно, в нем полно волшебников и разных леших?!

Я презрительно фыркнул, а Филипп покраснел.

Через два дня мы рыбачили с Борькой. Как всегда, Борька удил сосредоточенно. Сидел, впившись в поплавок, и только подсекал. Он вытаскивал одну рыбину за другой, деловито снимал их с крючка и, опустив в ведро, наживлял нового червяка. Борька поймал штук двадцать рыбин, а у меня что-то рыбалка не клеилась. Вначале я засмотрелся на восходящее солнце и на множество маленьких солнц в каплях росы, в мокрой листве, в раковинах, в паутине. Потом стал разглядывать распускающиеся цветы, из которых вылетали жуки, и ласточек, проносившихся над водой, и высокие кучевые облака, похожие на белый каракуль. Чем больше я смотрел, тем больше удивлялся, и мне было немного стыдно, что всего этого раньше я не замечал.