Йован Стрезовский - Команда «Братское дерево». Часы с кукушкой

— Ну и с какой же целью, позволь узнать?

— Я больше не буду…

— Ладно, а кто еще с тобой был?

Джеро опустил голову. Слышно было, как жужжат и бьются о стекло мухи.

— Пусть сознаются и остальные, — упорствует учитель.

Я не знал, куда девать руки, и от волнения колупал краску на парте.

— Русале, ты был с Джеро? Русале не отвечает.

— Так был или нет?

— Ну, был.

— А почему сам не признался? Бери пример с Джеро. Ведь говорил же я вам, что о человеке судят по тому, насколько он честен. Как ты думаешь, Русале, хорошо вы вчера поступили?

— Нет.

— А честно это — набедокурить и сбежать?

— Мы больше не будем.

— Кто был третий?

— Я, — подает голос Дудан.

— Ты? — От удивления учитель даже привстал.

— Да, учитель, — заливается краской Дудан. Учитель подошел к нему и положил руку на плечо:

— Зачем ты на себя наговариваешь, ведь ты тут ни при чем?

— Потому что… — Дудан осекся.

— Так почему же?

— Роме жалко. Вижу, бледный сидит, того и гляди, сознание потеряет.

— Эге, значит, товарищеская солидарность. А ты что молчишь, Роме? Смелости не хватает сознаться?

— Я, учитель, себя в душе ругаю. И сам не понимаю, что меня дернуло так глупо пошутить.

— А в самом деле, зачем вам понадобилось беспокоить взрослых людей?

— Честно говоря, нам просто хотелось их попугать. Пусть, думаем, на деле убедятся, что может произойти, когда начнется вражеская бомбардировка.

— Это надо же! — Учитель только за голову схватился.

В той части двора, где у нас стоят ульи с пчелами, бываем только мы с отцом. Маму или сестру сюда и калачом не заманишь. Боятся они пчел как огня. Раз пчела укусила сестру в веко, так та, бедняжка, чуть без глаза не осталась. Жало мы вытащили, но веко так вздулось, что две недели глаз не открывался. Какими только травами не лечили сестру, каких примочек не перепробовали! А отек не спадает, и все тут. «Видать, кровь у тебя сладкая, — говорил отец сестре. — Меня вот пчелы, поди, каждый божий день жалят, а хоть бы раз волдырь вскочил». Что правда, то правда — отец никогда не надевал ни перчаток, ни сетки, а в бегство ударялся лишь в том случае, если из ульев разом вылетали все пчелы. Ну, с сестрой дело ясное. А почему недолюбливала пчел мама, и по сей день остается загадкой. «Коли господь бог нам хлеба вдоволь не дал, — говаривала она, — то уж меду и подавно не жди».

Бабушка любила повторять: «С пчелами надобно ухо востро держать, нраву они чудного, не всякому их постигнуть дано». И как в воду глядела. В одно прекрасное утро из самого большого улья вырвался огромный пчелиный рой, прогудел над нашими головами, словно набирающий высоту самолет, и опустился на сливовое дерево в саду нашего соседа Лешо. Отец бросился было к соседу, но тот запер ворота на засов и не пустил отца.

— Верни мне рой, — попросил отец Лешо.

— Какой еще рой?

— А тот, что у тебя на сливе сидит. Мой он.

— С какой это стати твой? Был бы твоим, так и сидел бы у тебя, а не на моей сливе, — ответил сосед Лешо.

— Не ломай комедию, — разъярился отец и схватился за дубину.

Тут подоспела мама и увела отца домой. Только мой отец не из тех, кто легко примиряется с несправедливостью.

Вечером сосед Лешо собрал пчелиный рой в корзину.

— Или он вернет мне пчел, или я убью его! — кричал отец.

Бабушка от греха подальше спрятала пистолет и умоляла отца отступиться: будь они неладны и пчелы эти, и сосед Лешо с его местью!

Отец и слышать о том не желал. Он пошел в общину и спросил:

— Есть в селе власть или нет?

— В чем дело? — в свою очередь спросил его председатель общины.

— Я хочу знать: ежели ко мне во двор забредет теленок, овца, курица или осел, кому они должны принадлежать — мне или своему хозяину?

— Разумеется, хозяину.

— А коли так, пойдите посмотрите, как мошенники себе чужое добро присваивают.

Во двор соседа Лешо набилось чуть не все село. Председатель общины пытался вразумить Лешо:

— Не глупи, верни соседу пчел.

— И не подумаю.

— Верни, добром тебя прошу.

— Не верну!

— Да почему, черт тебя побери?

— А потому, что он мне собаку не вернул. Он ее вместо этого бац — и пулей наповал.

— Со всеми, кто взбесится, только так и поступают! — вставил отец.

Дело дошло до милиции, и тут уж соседу Лешо пришлось идти на попятную. Председатель общины кивком головы велел моему отцу забирать пчел. Отец приблизился к соседу, глаза которого грозно блеснули, и осторожно поднял стоявшую у его ног корзину. Сельчане расступились, давая ему проход.

У себя во дворе отец дымом выкурил пчелиный рой из корзины Лешо, собрал его в нашу корзину, а Лешину я отнес назад.

Спустя несколько дней после этого происшествия отец и сосед Лешо сошлись нос к носу в трактире. Насупившись, смотрели друг на друга, но не проронили ни звука.

И когда открылись курсы по ликвидации неграмотности, учитель стал нас пораньше отпускать с уроков. Но расходиться по домам никто и в мыслях не держал. Взобравшись на липу, что росла посреди школьного двора, мы рассаживались на ветках и поднимали галдеж — точь-в-точь стая скворцов. Сверху хорошо было видно, как учитель у доски втолковывал что-то великовозрастным ученикам, а те старательно выводили в тетрадках буквы, высунув от усердия язык или почесывая в затылке. Стекла в окнах класса звенели, когда они принимались хором читать по складам. Каждому из нас не терпелось получше разглядеть кого-нибудь из своих: отца, деда, дядю, бабушку.

Один раз, когда мы, как обычно, расположились на липе, Дудан долго не мог найти себе подходящего места. Увидав в окно, что внук прыгает с ветки на ветку, дедушка Дудана погрозил ему пальцем. Тут и остальные начали оборачиваться. Мало-помалу весь класс повернул головы в нашу сторону. Взрослые люди грызут карандаши и глазеют на нас — умора, да и только! Учитель делает вид, что ничего не происходит. И вдруг на тебе — как из-под земли под липой вырос сторож и приказал нам немедленно слезть с дерева. Мы надеялись улизнуть от него, да все вышло по-другому. Как только мы оказывались на земле, сторож своей длинной палкой преграждал нам путь к отступлению, а дождавшись последнего, втолкнул всю ватагу в школьный коридор. Покуда мы ломали головы, какое наказание нам грозит, из класса вышел учитель, досадливо поморщился и поднял было Руку, чтобы прогнать нас, но передумал. Он поманил нас в класс и обратился к своим ученикам-переросткам:

— Принимайте помощников. Авось с такой подмогой дело веселей пойдет.

Ученики задвигались на партах, уступая нам место рядом с собой. Глядели на нас с уважением, будто мы и взаправду учителя какие. Начинать пришлось с самого простого: как правильно держать карандаш, как его точить, с какой до какой линейки писать… Я держал руку отца в своей, помогая ему выводить на бумаге палочки, крючочки, кружочки. Стоило убрать руку, как отец останавливался и растерянно глядел на меня.