Лев Кассиль - Великое противостояние

— Сюда, сюда! — кричали ребята, размахивая огнем. — Снимите нас отсюда, мы тут застряли!

Трескучая скороговорка мотора слышалась уже совсем рядом, но через огнистый ореол вокруг факелов трудно было разглядеть приближавшийся катер. Оттуда, из темноты, слышался чей-то очень знакомый голос:

— Кончай огни жечь! Обалдели вы, что ли?! Гаси костер!

— Кто это, кто это? — заговорили ребята.

Из темноты показался освещенный нашими факелами катер. Красным светом загорелись поручни, наши огни отразились в стеклах. Блеснули буквы: «Фламмарион»…

— Говорено, кажется, вам по-русски: тушить огонь! — закричал кто-то с катера, и теперь я узнала голос: это кричал Костя Чиликин, который когда-то ходил мотористом на яхте «Фламмарион» у Расщепея.

— Котька, это ты? — закричала я. — Котька?..

Кто-то прыгнул в темноте с катера прямо в воду; расплюхивая ее, кинулся к берегу, оттолкнул меня, вырвал у ребят зажженные ветви, бросил их на берег и стал ожесточенно затаптывать.

— Для вас что, правил нет, что ли? Сказана было — не балуй с огнем! Кажется, надо понятие иметь! — сердито окал Чиликин.

Костер затоптали, и стало так темно, что ничего нельзя было разглядеть.

В темноте что-то кричали обрадованные ребята, потом я услышала другой, тоже очень знакомый голос:

— Сима!.. Сима Крупицына тут? Сима, ты где?

— Здесь, здесь я!

Глаза мои привыкли к темноте, и я рассмотрела Ромку Каштана.

— Ромка, здравствуй! Ну, спасибо, что пришел за нами. Как же ты узнал, где мы находимся?

— Наделали вы переполоху! — не слушая меня, сердито говорил Ромка. — Там ваши папахены-мамахены все с ума посходили. Тут и без вас сегодня у людей дел сверх головы, а еще извольте вас, халдеев, с милицией разыскивать! Хорошо, что хоть рыбак этот вас тут видел…

— Какой рыбак? Это который… — начал было Игорь и разом смолк.

— «Какой рыбак»! Видел вас тут один, что вы сидите на острове… Да, спасибо, Котька катер выпросил… Эх, вы… Такой у людей день, а вы чепухой занимаетесь…

— Собирай ваши причиндалы, мотай удочки да погружайся, — всех перебивая, пробасил суровый Котька Чиликин. — Мне с вами тут долго прохлаждаться времени нет. Ну, живо! А за огонь вам еще попадет! Раз было объявлено, так надо исполнять! Поживей, поживей! — торопил нас Чиликин. — Мне у нас в батальоне катер всего на два часа дали.

— В каком батальоне? — опешила я.

Он поправил пояс, и я увидела на нем кобуру.

— В охране, вот в каком!..

— А ты разве… — начала было я.

Но Ромка вдруг перебил меня:

— Котька, стой! Пойми! Они же, халдеи, ничего не знают… Вы радио-то слушали? Нет?.. Ну, ребята… — вдруг совсем другим голосом заговорил Ромка. Я никогда еще не слышала, чтобы Ромка говорил так. — Ну так вот, Сима, ребята, знайте… — он перевел дыхание, — сегодня…

И Ромка Каштан, веселый, неугомонный Ромка, от которого мы всегда слышали только смешные шутки, насмешки, дразнилки, серьезным и тихим голосом сказал нам то, что знал уже сегодня в полдень весь мир — весь мир, кроме нас семерых.

Вот почему такая строгая тишина сковала все вокруг нас, вот почему не было света над Москвой и весь мир погасил свои огни.

По-разному узнавали об этом люди. А нам выпало на долю узнать вот так… И сразу вчерашний день ушел куда-то очень далеко, словно давным-давно был он и какая-то грозная черта отделила его от нас навсегда.

Стряслось то, о чем не раз говорили, предостерегая нас, книги, газеты, песни — «Если завтра война, если завтра в поход…». А вот уже не завтра… Сегодня! Это случилось, а мы были далеко от своих, мы ничего не знали, занимались пустяками, огорчались, что пропали «загадалки», устраивали суд из-за рыбы…

— Да, Сима, вот как, — проговорил Ромка. Таким серьезным я видела его только один раз — когда он подошел ко мне после похорон Расщепея.

А ребята стояли затихшие, и лица у них, слабо освещенные уже начинавшейся зарей, показались мне осунувшимися.

— А мы уже ответили ударом на удар? — спросил Игорь.

— Наверно. Что же ты думаешь, ждать будем? — негромко ответил Рома Каштан.

— Узнают, как на нас лезть! — проговорил Дёма.

— Я их, этих фашистов, всегда терпеть не могла! — с сердцем сказала Галя.

— И я, — поддержала ее Люда. — Через них теперь уж лагерь, наверно, отменят.

— Ну, сажайся, грузись! — скомандовал Чиликин. — В Москве поговорите.

Мы быстро погрузились на катер. Давно я не была на «Фламмарионе». И когда теперь попала в знакомую маленькую каюту, освещенную лампочкой в потолке, я вспомнила наше плавание с Расщепеем. Мне показалось, будто какой-то особенный смысл был в том, что весть о войне, о «великом противостоянии», пришедшем для всех нас, приплыла ко мне на маленьком кораблике Расщепея. Словно он сам прислал за мной своего «Фламмариона».

А ребята были до того истомлены этим трудным и несчастным днем, который начался таинственными приключениями и закончился таким ошеломляющим сообщением, что, прикорнув в разных уголках катера, привалившись друг к другу, голова к голове, все скоро заснули. И тогда Ромка шепотом сказал мне:

— Киев бомбили… Минск… А я потом слышал радио по-немецки. Фанфарят на весь мир, барабанят и гавкают на весь свет из своей рейхсштабквартиры, собаки, что наши отступают.

— Врут, конечно. Да, Ромка?

— Да нет, как тебе сказать… — замялся Рома и посмотрел на заснувших пионеров. А потом, еще понизив голос, добавил: — А телескопов твоих надо скорей по домам развести… Что это за история у вас с лодкой вышла, не пойму.

Я рассказала Ромке об исчезновении наших «загадалок».

— Странно… — протянул он рассеянно, думая, видимо, о чем-то другом. — Ну, да сейчас в этом и разбираться некогда. А вот у Малинина вашего отец утром на фронт уезжает. Надеюсь, успеет проститься.

Мы помолчали оба. Ровно стучал мотор «Фламмариона». Ромка сидел на кожаном диване, припав лицом к стеклу, слегка сдвинув шторку окна, за которым не было огней, но уже проступала утренняя голубизна. Он сидел, полуотвернувшись от меня, прикрыв сбоку от света лампочки глаза ладонью, и я наконец решила спросить его:

— Слушай, Ромка, ты у наших дома не был?

— Какое там не был, три раза забегал! Волнуются.

— А ты не знаешь, никто не приезжал к нам?

Ромка оторвался от окна и внимательно посмотрел на меня:

— Это ты что, насчет своего ашуга, акына, как его там… Успокойся!.. Как не приезжал… Приезжал. Он там тебе, кажется, письмо оставил.

— Письмо? — испугалась я. — А сам он где?

— А его «молнией» обратно вызвали. Война же, понимаешь. А он там по лошадиной части что-то делает… Одним словом — по коням!..

— Уехал? — еле слышно спросила я.

— Чего ты так?! Ведь не на запад, на восток путь пока держит… И вольно же тебе было в Робинзона играть! Он весь день у ваших сидел, все тебя дожидался. Ничего парень. Довольно приятный, культурный. Мы с ним в шахматы даже сыграли, пока тебя дожидались. Соображает неплохо, только теории не знает.