Владимир Машков - Веселая дюжина

Я переменил неизвестное направление на известное и скорым шагом приблизился к окну. Чтобы я мог все хорошо видеть, а меня чтобы никто не заметил, я притаился за сосной.

Аскольд, не переставая ходить, сердито выговаривал:

— Это не веселая дюжина, а самая настоящая чертова…

— Ты преувеличиваешь, — успокаивала его Капитолина Петровна. — Ребята безобидно пошутили, а ты разозлился. Я думаю, что мы неправильно заставляли их целый день чистить картошку. Старайся быть с ними подобрее. Они же дети…

— Дьяволы они, а не дети, — не сдавался Аскольд. — Вот увидишь, они еще покажут, где раки зимуют. Пока были цветочки, ягодки — впереди.

Я вспомнил, что подслушивать некрасиво, и удалился. По дороге я подумал, что отдыхать еще не время.

Мои друзья, задрав повыше ноги, мирно дремлют в кювете под липами. Рядом прикорнули велосипеды.

— Привет! — кричу я, подбегая к ребятам.

Друзья радостно окружают меня.

— Пока все идет неплохо, — подмигивает мне Горох.

— И ребята в отряде настоящие, — говорит Генка.

— Вот не думал, что Капитолина похвалит ваше воззвание, — удивляется Семка.

— Я тоже, — говорю я.

— Не нравится мне Аскольд. Он может вам навредить, — предупреждает Горох.

— Я думаю, что он долго не выдержит. Сбежит от нас, — улыбаюсь я и спрашиваю: — А вам еще далеко ехать?

— Далеко, — отвечает Генка. — Хочешь с нами?

— Хочу.

— Ты пока отдохни, наберись сил, — уговаривает меня Семка, — а мы скоро за тобой заедем.

— Буду набираться сил, — вздыхаю я.

Мои друзья вскакивают на велосипеды и снова мчатся по шоссе. А солнце стоит за их спинами и освещает им дорогу.

Капитолина Петровна полоскала в воде термометр, напевая: "Распрягайте, хлопцы, коней та лягайте спочивать…"

Коней у нас никаких не было, но почивать мы ложились. А что нам оставалось делать, когда нас не пускали в воду.

— 17 градусов, — радостно воскликнула Капитолина Петровна, — еще часок терпения, и вы сможете купаться.

Прямо перед нашими носами неторопливо текла река, шумела на перекатах, стаскивала с берега и проглатывала куски торфа. Они шлепались в воду и делали ее мутной, но только на минуту. А потом река снова текла, чистая и прекрасная. Я представил, какая в ней теплая вода, и мне страшно захотелось искупаться.

Уже много дней мы жили в лагере. И все это время нас не пускали купаться.

— Еще часок терпения, — ежедневно восклицала Капитолина Петровна, — и вы сможете искупаться.

Мы ждали, чтобы вода нагрелась до 18 градусов. И каждый день нам не хватало одного градуса. Единственного!

Нас, ребят из пионерлагеря "Лесная сказка", выводили на берег реки, усаживали на травку, и мы начинали гнусавыми, противными голосами клянчить, чтобы нам позволили всего одну минуту… ну хотя бы только окунуться… ну просто ноги намочить… туда и назад, и все…

— Нет и нет! — восклицала Капитолина Петровна. — Я отвечаю за вас перед родителями. Вы утонете, кто будет виноват? Я, одна я.

Итак, нам не хватало одного градуса, чтобы стать полноценными утопленниками. Тьфу! О чем это я? На такой жаре и не такие глупости в голову полезут.

Но сегодня произошло событие, которое круто переменило спокойное течение нашей жизни. А началось все с того, что приехал на велосипеде купаться какой-то парень. Видно, ему страшно хотелось побыстрей залезть в воду, потому что парень бросил на траву велосипед и с космической скоростью раздевался.

Когда он выбрался из кустов в красных с белой полоской плавках, я чуть не ахнул. Это был Колька Горох. Может, с ним прикатили и Генка с Семкой, мелькнула у меня мысль. А может, мне это снится? Нет, к сожалению, все происходило наяву.

— Колька! — закричал я. — Здорово!

— Валерка! — возликовал Горох.

Мы долго и усердно трясли друг другу руки. И все никак не могли закрыть рты. Улыбки не позволяли это сделать.

— Так ты здесь в лагере? — радостно спросил Горох. — Почему же мы ни разу не встретились?

— Не понимаю, — я удивился не меньше Кольки. — А ты где обитаешь?

— Я у бабки в деревне. Помнишь Зеленое? Километров семь отсюда. Приезжай к нам. У нас ерши клюют — по сто штук в час. А я здесь по дороге в магазин, за сахаром на варенье, — словоохотливо рассказывал Колька.

Он здорово обрадовался, что мы встретились. Я — тоже.

— Ты сейчас что, в речку полезешь? — робко спросил я.

— Конечно, — сказал Горох. — Давай вместе.

— Коробухин, тебе нельзя, — приказала за моей спиной Капитолина Петровна.

Я скосил на нее глаза и глухо промямлил:

— Мне нельзя.

— Понятно, — ухмыльнулся Горох.

Он разбежался и нырнул с обрыва. Вынырнул, отфыркался и стал откалывать номера. Колька то плыл кролем, врезаясь руками в воду с невероятной скоростью, то переворачивался на спину и, раскинув руки, отдавался на волю волн. Потом резко сбрасывал с себя оцепенение и переходил на баттерфляй. Колькино мускулистое, загорелое тело мелькало перед нашими глазами и дразнило, и манило, и злило, и бесило.

А Горох решил сегодня показать все, на что он был способен. Он вылез на берег и вытащил из сумки ласты и маску. Напялил это все на себя и снова полез в речку.

Выставив из воды кончик трубки и пуская пузыри, Колька шел по реке, как подводная лодка с перископом. Это совершенно вывело из терпения ребят. Они дружно заныли.

Я не выдержал, встал, и ноги сами понесли меня к тому месту, где лежал велосипед Гороха и его одежда. Вскоре там появился и Колька. На его мокром лице сияла довольная улыбка. Я взглянул на маску и ласты, которые Колька бросил на траву, и, не долго думая, стал раздеваться. А потом, соблюдая осторожность, облачился в Горохову подводную форму и сказал Кольке:

— Посиди пять минут в кустиках. Я — сейчас.

Когда я очутился в речке, то понял, как истосковался по воде, и решил, что надо взять все милости от природы. Я надолго исчезал под водой, ползал по дну, потом выныривал, выбрасывая из трубки фонтан брызг, как кит.

Наплававшись, я вылез на противоположном берегу отдохнуть. Никто из ребят и не подозревал, что это не Горох, а я… Но когда, не снимая ластов и маски, я растянулся на песочке, Юрка Трофименко закричал:

— А чего это у тебя — сперва плавки были красные, а теперь — синие?

Мне бы пропустить мимо ушей Юркины слова, но я был бы не я, если бы на одно слово не отвечал двумя.

— Они от холода посинели, — протянул я, стараясь подражать басу Гороха. И сам себя выдал.