Владимир Машков - Последний день матриархата

– Пора пришла, она влюбилась.

А потом добавил уже прозой:

– Это прекрасно, сын мой!

Мой папа был весь напичкан цитатами. На всякий случай жизни у него было наготове мудрое изречение, стих или сентенция. Сейчас ему, наверное, просто не подвернулась подходящая цитата. Вот почему в стихах было слово «она», хотя речь шла обо мне.

– А почему почва уходит у меня из-под ног? – спросил я, неудовлетворенный папиным толкованием моего сна.

– А ты считал, что путь к счастью усыпан розами? – воскликнул папа. – Нет, за любовь надо сражаться.

Папа, как всегда, был прав. Но чего-то в его словах мне не хватало. Я решил – поговорю с мамой.

Мне повезло – мама пришла сегодня раньше обычного.

– Кир, пора обедать! – позвал меня папа.

Какой кошмар – снова обедать. Папа и так меня раскормил. Но нельзя маму огорчать.

В прихожей папа снимал у мамы пальто и при этом исполнял некий ритуальный танец. Так, должно быть, отплясывают индейцы Огненной Земли, радуясь, что после долгой разлуки вновь увидели лица своих родных. Но папа не только танцевал вокруг мамы – под слышимую одному ему музыку приговаривал речитативом:

– Устала, мамуся? Не говори ни слова! Я все вижу, устала дьявольски! Сейчас я тебя покормлю, а потом отдохнешь, и все будет отлично…

Я подхожу к маме поздороваться. Мама запечатлевает на моем челе поцелуй и виновато улыбается, словно просит прощения, что у нее нет сил вымолвить хоть слово – так она, бедная, устала.

Папа расставил тарелки, нарезал хлеб. Мама села за стол, помешала ложкой суп и, наконец, произнесла первые за сегодняшний вечер слова:

– Газеты есть?

– Одну минуточку, – папа сорвался с места, метнулся в комнату и вернулся с кипой свежих газет и журналов. Наша семья выписывала их целую уйму.

Между прочим, мама была единственным человеком в нашем доме, кому разрешалось за обедом разговаривать. Вернее, мама просто не знала, что во время трапезы должна царить тишина.

Мама развернула газету, которая лежала сверху, и, глядя в нее, медленно понесла ложку ко рту. Затаив дыхание, мы с папой следили за необыкновенным полетом ложки. Вот ложка благополучно прибыла к месту назначения, не пролив по пути ни капли драгоценной влаги.

Мы с папой облегченно вздохнули и усиленно заработали ложками.

Мама вновь зачерпнула ложку, и мы с папой замерли. И на этот раз все обошлось, и третий раз, и четвертый… Что ни говори, а у мамы был большой опыт. Без газет мама никогда не обедала. На их чтение у мамы просто не было иного времени.

Наконец мама расправилась с супом и принялась за второе. Одновременно мама дочитала одну газету и взялась за другую. На мгновение мама оторвалась от газетной страницы и спросила у папы:

– Как дела дома?

– Отлично, – бодро ответил папа.

Четкий и быстрый ответ подействовал на маму успокаивающе. Она снова уткнулась в газету.

Мы с папой переглянулись. Папа состроил потешную рожицу. Кажется, пронесло.

Мама быстро прочитала газету и обратила на меня внимание:

– Как дела в школе?

– Нормально, – не задумываясь, ответил я.

Вместо того чтобы снова уткнуться в газету, мама сосредоточенно глядела на меня, точно впервые видела.

– Что-то сегодня ты плохо выглядишь, бледный, похудел, – мама повернулась к папе за разъяснениями. – Как ребенок питается?

Папа беспокойно заерзал на стуле. Когда мама задавала ему подобный вопрос, папа чувствовал себя школьником, которому приходится отвечать за то, что натворил не он сам, а другой.

Папа бросал на меня умоляющие взгляды о помощи. И я кинул ему спасательный круг.

– Я хорошо ем, – ответил я с полным ртом.

Ну, действительно, куда лучше – два обеда за день!

– Ребенок получает полноценное питание, – папа вновь обрел потерянный было дар речи.

Теперь мама услышала то, что хотела, но сомнения не оставляют ее.

– Но он все-таки бледноват…

– Весна, – легкомысленно ответил папа.

Мы пообедали и перешли в большую комнату. Мама вновь принялась за чтение газет и журналов, а мы с папой последовали ее примеру – взяли в руки книги.

Я сегодня был сам не свой, и мне совершенно не читалось, а поэтому я поглядывал на родителей.

Мама просматривала одну газету за другой, но по лицу ее нельзя было догадаться, нраится ей то, что написано, или нет.

Я не знал, какую книгу читал папа, но лицо его, словно голубой экран, рассказывало обо всем. Вот папа опечалился – наверное, герой попал в переделку. А вот папа просиял – значит, герой выпутался из чертовски затруднительного положения. А вот папа беззвучно захохотал, слезы потекли из его глаз – судя по всему, герой отмочил ужасно смешную шутку. Сомнений быть не может, папа читает «Трех мушкетеров».

Но когда папа поднял книгу повыше, я, наконец, узрел, что его так веселит и печалит – это была «Книга о вкусной и здоровой пище».

Мама отложила в сторону последнюю газету и спросила у папы:

А что, спектакль и вправду так плох, как ты о нем пишешь?

Папа радостно пунсовеет – мама заметила в ворохе газет его рецензию и даже прочла ее.

– В одном акте пересолили, в другом недосолили, а всему спектаклю не хватает остроты, перца, – объяснил папа, а я совершенно не мог понять, о чем он говорил – то ли про обед, который нам приготовил, то ли про спектакль, на который он написал рецензию.

– В общем, – заключил папа, – испортили хорошие продукты, то есть хорошую пьесу.

– Все это очень интересно, – согласилась мама, – но, по-моему, ты не рационально используешь свои способности.

Папа виновато улыбнулся.

– Вместо того, чтобы писать свои…

Мама сделала паузу. Папа не сводил глаз с мамы – как она обзовет его творения?

– …статейки, – мама наконец нашла обидное слово, и папа застонал, как от зубной боли.

– Если бы ты бросил писать свои рецензии, – на ходу исправилась мама, – а также прекратил легкомысленные выступления по телевидению, ты бы давно мог сделать диссертацию. Была бы польза и людям и тебе.

– Ма-а-мо-о-чка! – капризно надув губы, протянул папа. – Ты делаешь уже вторую диссертацию. Неужели не хватит двух диссертаций на одну семью?

Моя мама очень хочет, чтобы мой папа занялся серьезным делом. Хотя бы таким, каким занимается она.

– Ну хорошо, не хочешь диссертацию, напиши книгу. Книга – это солидно, – не отставала мама.

Папа съежился в кресле, он хотел, чтобы его вовсе не было видно.

Моя мама очень любит папу, но так глубоко прячет свои чувства, что папа, наверное, о них и не догадывается.

– Мама, – прервал я проходящую в дружеской обстановке беседу родителей, – можно я попечатаю на твоей машинке?