Иван Комлев - Лепёшка

С тех пор так и осталось навсегда в моей памяти: ничего вкуснее соленого хлеба в мире нет.

Одной рукой я ухватился за два пальца материной руки, а другой — крепко держал остаток лепешки, которая становилась все меньше и меньше.

На следующий день мать принесла домой хлеб и — как обычно — положила его на стол передо мной. Хлеб был сухой. Я такой любил меньше, чем сырой, хоть мать и говорила, что он — лучше. В нем была шелуха от овсяных зерен, перемолотая, но достаточно крупная. Она колола десны и горло. Но тогда я даже был рад этому: мне легче было не съесть «колючий» кусок, чем сырой,

— Отрежь мне,— попросил я мать.

Она посмотрела на меня и сказала:

— Ешь весь.

— Не хочу. Я такой не люблю.

Может быть, после того, как я попробовал лепешку, она поверила мне. Она взяла нож и отрезала от куска тоненький, почти прозрачный ломтик, остальную часть подала мне. Крошки со стола она бережно собрала в ладонь, ладонь поднесла ко рту. Я быстро расправился со своей долей, запил ее молоком.

Мать о чем-то задумалась, сидела за столом, подперев голову ладонью, смотрела на меня.

— А ты? — спросил я, вылезая из-за стола.

— Да-да,— встрепенулась она, — надо поесть и сходить проверить печь. Прогорела, наверное, уже; не догадаются закрыть трубу. Ночью холодно будет.

Я не слушал, я был в дверях, и мыслями моими уже владела улица. Вечером, когда уставшая мать вернулась домой и я, утомленный, вошел вслед за ней, она сказала:

— Иди поешь.

И положила на стол знакомый ломтик хлеба, а рядом поставила стакан с молоком. Искушение было слишком велико, чтобы я выдержал его и мог выпить молоко, не съев хлеба.

— Не хочу,— отмахнулся я и отправился в постель.

Мать встревожилась:

— Ты не заболел?

— Нет, мама.

И чтобы скорей избавиться от расспросов, сам спросил:

— Когда нам опять принесут письмо?

Писем не было давно, Она не ответила, притаила невольный вздох, положила руку поверх одеяла:

— Спи.

И я уснул.

На следующий день мать, как всегда, весь кусок принесенного хлеба подала мне. Вчерашнего ломтика не было!

— Отрежь мне, мама,— сказал я и засмеялся.