Николай Глебов - Карабарчик. Детство Викеши. Две повести

Евстигней явился в Тюдралинский сельсовет. Долго шарил глазами по стенам и, не найдя иконы, опустился на лавку.

— Зачем пожаловал? — спросил сурово Прокопий.

Зотников не спеша погладил окладистую бороду, проговорил вкрадчиво:

— Значит, теперь и показаться нельзя? А ежели, к слову доведись, я сочувствующий советской власти, можешь ты меня гнать?

— Ну хорошо. Говори, зачем пришёл?

Евстигней крякнул:

— Желаю свой маральник в общее пользование передать.

— Хорошо. Завтра пошлю комиссию, маральник примем. Ещё что?

— Бумаги мне никакой не надо. Только запиши где-нибудь, что Евстигней Зотников желает строить… как его… этот самый… — Евстигней наморщил лоб, — социализм, — медленно произнёс он незнакомое слово, слышанное от Ершова.

— Всё? — с трудом сдерживая гнев, спросил Прокопий.

— Ещё желаю отдать старую собачью доху, что купил на ярмарке в Бийске, и комолую корову. Ещё… — видя, как побледнел Прокопий, Зотников умолк и в страхе попятился к дверям.

— Вон отсюда! — Прокопий грохнул кулаком по столу и, схватив шапку Зотникова, швырнул её вслед хозяину: — Паразит!

Вскочив на лошадь и не оглядываясь, Евстигней помчался во весь карьер к заимке.

Через некоторое время в Мендур-Сокон, в сопровождении Темира и Кирика, приехала русская девушка.

— Наш фельдшер, — объявил Темир Мундусу. — Завтра освободим один из аилов, где она будет жить и принимать больных, а сегодня пусть заночует у нас.

Мундус вынул изо рта трубку и, кивая головой девушке, приветствовал её по-алтайски:

— Каменный твой очаг пусть будет крепким, пусть будут у тебя кучи пепла и толокна!

Это значило, что он желает приезжей спокойной, счастливой жизни в стойбище.

Наутро, надев белый халат, фельдшерица стала обходить аилы. Переводчиком ей был Кирик. Зашли к снохе слепого Барамая, Куйрук.

Куйрук неохотно поднялась навстречу.

Девушка окинула взглядом бедную обстановку аила и спросила Куйрук о здоровье. Куйрук отодвинулась от гостьи, пробормотав что-то невнятное.

— Что она говорит?

— Она говорит, — запинаясь, начал Кирик, — что русским лекарям не верит.

— А кому же она верит?

Кирик перевёл вопрос, по Куйрук, бросив палочку, которой она ковыряла пепел в очаге, отвернулась и не отвечала.

— Скажи, чтобы она вскипятила воду в казане, — сдвинув брови, строго оказала фельдшерица. — Я через полчаса зайду.

Фельдшерица и Кирик вышли из жилья.

В соседнем аиле нудно плакал ребёнок и раздавался сердитый женский голос.

У самого входа топтался привязанный телёнок. Фельдшерица погладила его по блестящей спине и повернулась к сидящей старухе. Та оказалась словоохотливой. Кивнув головой на люльку, вернее, на небольшую деревянную колодку, где перехваченный ремешком лежал ребёнок, она рассказала, что внучка Урмат день и ночь не даёт ей покоя.

Фельдшерица подошла к люльке, развязала ремешки и приподняла девочку. Дно колодки было мокрое и грязное. Фельдшерица переложила девочку на сухую одежду и сказала старухе, чтобы та выбросила колодку за дверь. Вымыв ребёнка, девушка вернулась в аил Темира и попросила дать ей помощницу. Потом вместе с двоюродной сестрой Темира, Танай, опять направилась к Куйрук.

Хозяйка, сидя у кипевшего казана, косо поглядела на вошедших и отрицательно покачала головой:

— Нет, своё счастье смывать не буду.

Лишь после долгих уговоров энергичной Танай удалось вымыть женщину.

Провожая девушек, Куйрук провела рукой по чистому лицу и раскрыла в улыбке беззубый рот.

Прошло несколько дней.

В аил белокурой девушки Сарыкыс — так стали звать фельдшерицу — всё чаще и чаще стали заходить жители Мендур-Сокона.

Следом за фельдшерицей в стойбище приехал бойкий паренёк. Остановил лошадь недалеко от аила Барамая и, не слезая с тележки, крикнул хозяев. Вышла Куйрук. Не выпуская длинной трубки изо рта, спросила:

— Чего тебе?

— Где живёт Темир?

Женщина показала.

Паренёк повернул лошадь и сопровождаемый лаем собак подъехал к аилу охотника.

Дверь открыл Мундус. Посмотрел добрыми старческими глазами на приезжего, оказал приветливо:

— Проходи, гостем будешь. Карабарчик, помоги выпрячь лошадь.

Возле таратайки приезжего уже толпились ребята, разглядывая с любопытством странный груз.

Приезжий снял полог, которым были закрыты книги и широкие листы бумаги, и весело позвал ребят.

— Ну, карапузик, неси-ка вот это в аил! — он передал пачку книг одному из мальчиков.

Тот неумело взял её в руки; бечёвка, которой была связана пачка, соскочила, и книги рассыпались.

Запахнув рваную шубёнку, мальчик присел на корточки перед раскрывшейся книгой и с любопытством стал разглядывать рисунки.

Рядом опустились на землю другие ребята.

На рисунке была изображена большая голова с длинными усами и широкой бородой. Из ноздрей и изо рта страшилища дул сильный ветер, пригибая степной ковыль. Перед головой на могучем коне сидел всадник с обнажённым мечом.

— Уй! — мальчик обвёл глазами своих товарищей и поманил Кирика к себе: — Кто нарисован?

— Яжнай.

Глаза ребят заблестели.

— А это? — мальчик показал на богатыря с обнажённым мечом.

— Темир.

— Уй! — радостно воскликнули ребята.

— Это сказка знаменитого русского поэта Пушкина, — объяснил приезжий и стал собирать книги. — Вот скоро откроем избу-читальню, я вам буду читать много хороших книг… Тебя как зовут? — обратился паренёк к мальчику, который уронил книги.

— Бакаш. Я бы ту страшную голову палкой стукнул!

— Айда-ка, подойди! Вот какой ветер изо рта дует, конь едва стоит, — заметил один из ребят.

— А я бы сзади подошёл да по затылку! — не сдавался Бакаш.

— Ишь ты, какой хитрый! — улыбнулся приезжий.

Вечером вернулся Темир. С ним было трое русских.

— Это плотники, отец, — сказал он Мундусу. — Поставят большую избу для Сарыкыс. Там она будет принимать больных. Потом баню построят и избу-читальню.

На помощь плотникам пришли все жители стойбища. От старших не отставали и ребята. В лесу застучали топоры. С треском валились могучие лиственницы. Очистив деревья от сучьев, их волокли на лошадях в Мендур-Сокон.

Строительство амбулатории и избы-читальни подходило к концу. Пока плотники заканчивали потолок и крышу, Костя — так звали избача — занялся с ребятами уборкой помещения. В глубине маленькой сцены повесили портрет Ленина и украсили его молодыми ветками пихты.

В день открытия избы-читальни к мендур-соконцам приехал Прокопий с сыном. Кирик повел Яньку по стойбищу показывать новостройки.

Из тайги прибыли нарядно одетые пастухи и охотники. Мендур-соконцы тоже принарядились. Даже Бакаш выглядел франтом. Новая меховая шапка с кистью из кручёного шёлка закрывала его густо намасленные чёрные волосы. На ногах мальчика были мягкие, без каблуков, алтайские сапоги. Хотя шуба была не по росту и Бакаш часто наступал на её длинные полы и рукава, опускавшиеся до самой земли, зато это была праздничная шуба, которую он надел первый раз в жизни.