Виктор Сидоров - Я хочу жить

Когда мне тяжело, я смотрю на море. Сегодня я смотрел, как бегут к берегу седовато-зеленые волны, и вспоминал нашу прогулку на катере.

Будто снова почувствовал огромный простор, бешеную скорость и тугой ветер, забивающий грудь; увидел так ярко, словно это было только вчера, и восторженные, смеющиеся лица ребят, и Лену… Как смешно она тогда боролась с ветром, пытаясь собрать и уложить развевающиеся волосы. Я невольно улыбнулся, вспомнив, как она, смущаясь, погрозила пальцем.

Глянул вдоль веранды туда, где за десятками других стоит Ленина койка. Что она сейчас там делает? Наверное, плачет… Написал ей:

«Лена, знаю по себе, никакие слова не помогут, когда большое горе. Знаю, но пишу. Крепись Лена. Не плачь. Мы все с тобой». Надо было написать лучше, но я не сумел. Ответа не ждал, однако он пришел:

«Спасибо, Саша».

У меня разболелась нога. Сначала решил — пустяки, пройдет, однако вчера боль стала невыносимой, поднялась температура. С нетерпением ждал обхода, а он, как назло, все задерживался. Уже после обеда спросил Ольгу Федоровну: будет ли обход.

Всегда звонкоголосая, смешливая, как будто наша ровня, на этот раз она ответила тихо, невесело:

— Будет. В пять… — И вдруг всхлипнула. — А Сергея Львовича не будет… Уже уехал на фронт… Даже проститься не успел…

Новость оглоушила нас. У каждого самое большое — надежда на выздоровление была связана с Сергеем Львовичем. Да и не только это. Сергей Львович был для нас больше, чем врач.

Особенно сильно переживал Ванька. Он смотрел на меня круглыми глазами, в которых копились слезы, говорил, выкрикивая:

— Что делать-то, а? Как же я без него? Кто теперь узнает: здоровый я или больной?..

Начался обход. Нам сказали, что новым заведующим отделением теперь будет Марья Гавриловна. Она была рядовым врачом в другом отделении. Мы ее почти не знали. Но видеть видели — высокая, худая, с какими-то заспанными красными глазами и черными усами.

Я пожаловался на боль в ноге. Она повертела мою ступню, зачем-то постукала длинным костлявым пальцем по гипсу, приказала коротко:

— Гипс снять.

Ванька смотрел на Марью Гавриловну недобрым взглядом и о своей выписке не заикнулся. После обхода он сказал, сдвинув брови:

— Видал — ученая! Трик-брик и — готово: снять гипс! А что она понимает? Просто покомандовать прилезла. Нравится, что все слушаются.

Никакой охоты спорить с Ванькой у меня не было.

Впервые за много дней увидел Лену — нас свезли смотреть кинофильм «Мы из Кронштадта». Она не улыбнулась мне, как бывало, только медленно кивнула. Зойка и Ира то и дело оборачивались к ней, что-то говорили и, посмеиваясь, поглядывали на ребят. Она же ответила им всего два — три раза и то коротко, нехотя.

Оттого ли, что Лена похудела, или из-за появившихся темных разводьев глаза у нее стали еще больше. Только были они теперь печальными и строгими.

После истории с Ванькиной посылкой дядя Сюська несколько дней не разговаривал с нами, проходил, будто не замечал. Должно быть, крепко ему Сергей Львович всыпал.

Сегодня подошел как ни в чем не бывало, подмигнул нам со своей хитрой улыбочкой:

— Ну, как живете-можете?

— Вашими молитвами, — сострил Клепиков и захохотал, довольный.

А Ванька зашептал мне:

— Видал, опять прилез. Рады ему тут!..

И улыбается, как блоха.

Я засмеялся: выдумает же!

Сюська слегка нахмурился, убрал улыбочку, опустил печально губы.

— Вижу, весело вам. Только не ко времени смех-то… Весь мир скорбит и плачет. Великая беда у всех.

Сел на шимановскую койку. Пашка как раз свои карты разложил, чтобы нанести на них изменения, происшедшие на фронтах. Сюська покосился на него:

— А ты все воюешь?

Пашка не очень охотно ответил:

— Воюю…

— Ну и как? Крепко бьешь немчуру или тоже отступаешь?

Пашка промычал что-то невразумительное. Сюська вздохнул горестно.

— Эх, дети, дети… Все бы вам в игрушечки играть. Никакой-то заботушки, никакого горюшка.

Рогачев произнес глухо:

— Мы что, безмозглые скоты?

Сюська усмехнулся:

— Зачем так? Зелены еще, да и живете здесь, будто в парничке. Что вы знаете, что видите? Окромя газет — ничего. А за стенами горе кричит. Такие тяготы свалились — спина гнется… Прет фашист, сминает наших, а у нас ни машин, ни бойцов… Отступаем. Все отступаем…

Пашка Шиман отложил карты, спросил:

— А почему вы на фронт не идете?

— Не берут, вот и не иду, — ответил Сюська сдержанно.

— Почему не берут?

— Не годный, значит.

— Захотели бы, так добились, а то и без военкоматов всяких… Вон мы читали: в Ленинграде все идут в ополчение, даже девчата.

Сюська встал, глаза злые, голос хриплый.

— Ты чего это прилип? Что да почему! Потому. Мал еще учить, ясно? Ишь ты, герой! Вот подрастешь, тогда поговорим…

И ушел. Ленька произнес:

— Вот ведь зануда…

Все чаще и чаще слышится слово «эвакуация». Его теперь, наверное, каждый повторяет. Раньше я любил узнавать новые слова. Оказывается, это не всегда приятно.

Утром мы с Клепиковым принимали солнечные ванны. Наши новые санитары — две пожилые женщины, которых приняли вместо дяди Васи, — негромко, но горячо переговаривались. Одна, маленькая, писклявая, с острым, как у синицы, носиком, — тетя Даша, вторая, повыше, — тетка Варвара, как она сама себя велела называть. Говорила тетя Даша, тараща круглые глазки:

— В магазинах будто метлой выметено — пустые полки. За хлебом хвост — не обежишь. На рынке дороговизнь, ажио руки трясутся. Как жить?

Тетка Варвара вздохнула.

— Крутое время… Однако не надолго, думаю.

— И-и… — запищала тетя Даша. — Война-то вот она — не ойкнешь, как тут будет. Слыхать, многие засобирались вакуироваться.

Тетка Варвара недовольно насупилась.

— За дураками да за трусами не угонишься, а если всякой болтовне верить — голову потеряешь.

Тетя Даша обиделась.

— Никакая это не болтовня! Тимофея знаешь? Ну, Дуняшиного мужа, высокий такой, рябой? Вчерась сказал по секрету: списки, мол, начальство готовит для вакуации.

— Врет, поди?..

— Ну, что ты! Тимофей — сурьезный человек. В горсовете служит.

Тетка Варвара глухо спросила, махнув рукой в сторону, где загорали на пляже наши ребята:

— А этих бедолаг? Их-то поставили в списки?

Тетя Даша пожала плечами.

— Чтой-то Тимофей про это ничего не сказывал. Говорил: транспорту мало, самое главное бы вывезть. Остальное, ежели успеют, потом…

— Ладно, хватит, — перебила ее тетка Варвара. — Идем уж, вон зовут нас… — И она, хмурая, сердитая, широко пошагала к веранде.

А я подумал: «Это мы-то «остальное»? Даже обидно стало. Сказал Клепикову: