Лидия Чарская - Царевна Лизанька

— Да, как же так, царевна, да нешто я посмею? — смутилась та.

— Должно быть, посмеешь, ежели я тебе это наказываю.

— Ой! Дико мне, ваше высочество…

— Фу, ты какая… Опять «высочество»? Что я сказала сейчас…

— Ладно, ладно, не буду уж… Не всякое лыко в строку, царевна.

— Опять — царевна. Эк ты какая…

— Не буду, не буду, ваше высо…

— Что?..

— Не буду, Лизанька… Ой, прости ты меня, ради Бога, дерзкую, непутевую, — искренно испугалась Маврута.

Царевна только весело рассмеялась и махнула рукой.

— Нет уж, ты лучше там со мной и вовсе не разговаривай, а то опять спутаешь. И тогда прощай вся наша затея. Будут на меня смотреть, как воронье на пугало, а то еще хуже — стесняться да церемониться меня… А я повеселиться хочу, как следует от души повеселиться, Мавруша, безо всяких церемоний, — искренно созналась царевна и, все еще не выпуская руки своей спутницы, умерила шаги и уже степенно и спокойно направилась вместе с нею к пестрому хороводу.

— Здравствуйте, девушки, здравствуйте, парни! — нежданно-негаданно прозвучал нежный, серебристый голосок-колокольчик позади собравшихся в хоровод слобожан.

Те только что на минуту оборвали одну песню, чтобы затянуть другую, как услышали за своими плечами это приветствие, произнесенное звонким приятным голоском.

Перед слободскими девушками и парнями стояли тетерь две молоденькие чисто по-крестьянски одетые девушки.

— Милости прошу к нашему шалашу, — окинув их внимательно-зорким взглядом, произнесла хороводная запевала, совсем еще юная кареглазая, темноволосая, миловидная девица, стоявшая посреди круга.

— Это и есть Танюша Онуфриева, с которой я уговаривалась намедни, — успела шепнуть царевне Лизаньке Маврута.

Таня в свою очередь узнала забегавшую к ней накануне девочку и весело закивала ей головою.

— Никак дворцового плотника дочка? — окликнула она ее.

— Она самая, — нимало не смущаясь, ответила Маврута Шепелева.

— Как видишь, сама пришла и сестренку привела с собою, — указала она глазами на царевну Лизаньку.

— Ишь, какая красавица-то у тебя сестренка, — усмехнулась Таня, не менее Мавруты, бойкая девушка.

— Ну, ступайте к нам в хоровод, коли пришли, гостями будьте! И, указав обеим девушкам их место, она махнула рукою и затянула высоким голосом песню.

Хоровод поддержал свою запевалу, и вот красивые, звонкие молодые голоса понеслись по берегу Невы многоводной, по хрустально-голубоватой тихой поверхности вод, в чащу зеленых финских лесов, поверх глубоких болотных топей.

Царевна Лизанька, крепко любившая с детства родные русские песни, с восторгом прислушивалась к ним.

Среди общего хора красиво выделялся голос запевалы Тани. Хоровод двигался сначала в одну сторону, потом в другую под звуки песни, а сама Таня, стоя посреди круга, то притоптывала ногами, то подергивала плечами или начинала плавно выплывать утицей вдоль круга.

Не скоро еще замолкло пение, остановился хоровод.

— А ну-ка, девушки, а ну-ка парни, грянем-ка-сь плясовую! — неожиданно крикнула своим звонким голоском хороводная запевала и уперла руки в бока, приготовляясь к пляске.

Вмиг все ожило и засуетилось на полянке. Откуда-то, словно из-под земли, вырос седой рыбак, с черным от загара лицом, с трехструнною балалайкой. Он уселся на пне, скрестил ноги, обутые в лапти, и, обведя глазами столпившуюся вокруг него молодежь, лихо провел по струнам рукою.

Под звуки залихватской плясовой песни, выступила вперед Танюша, и бойко крикнув:

— А ну-ка, кто со мною? Выходи! — мелко засеменя ногами, павой поплыла она по лужайке.

Не успела она сделать и одного круга, как из толпы молодых слобожан пулей вылетел парень и бросился следом за нею, то выделывая какие-то затейливые фигуры ногами, то кидаясь на землю и пускаясь в удалую присядку.

Широким кругом встала молодежь, любуясь пляшущими.

— Ай да Танюшка! Ай да Ванюшка! — одобрительно покрикивали присутствующие.

Однако, не долго оставались они только зрителями. Веселый плясовой мотив, мастерски наигрываемый старым дедкой, и огневая пляска первой пары, совсем захватили их.

— Эй, дорогу! Шибче играй, дедушка! Знай наших — слобода рыбацкая, рыбачки — Божьи работнички, веселятся нынче! — выкрикнул какой-то парень из толпы и, подхватив за руку первую попавшуюся девушку, кинулся с нею в круг.

За второю парой заплясала и третья. За третьей — четвертая… Скоро вся лужайка покрылась танцующими. Только и слышалось притоптыванье лаптей, да веселое гиканье и поминутные взрывы смеха или возгласы одобрения.

Девушки то вьюнами вились по лужайке, то плыли плавной лебединой поступью, то порхали бабочками, едва касаясь ногами земли.

Но вот уморившаяся Танюша первая выбежала из круга танцующих и, приблизившись к любовавшимся издали на пляску своим маленьким гостям, Лизаньке и Мавруте, бросилась подле них на траву.

— Ой, устала… Моченьки моей нету… Индо ноженьки все свело… — говорила она, глядя на девочек веселыми, искрящимися глазами. — А вы что же не танцуете… Аль не умеете вовсе?

— Нет, мы умеем… — обиделась Маврута, — да её высочес… — начала она и тотчас же осеклась и замолкла на полуслове, встретившись с испуганным и предостерегающим ее взором царевны. И тотчас же нашлась и поправилась:

— Да моя сестренка у нас в дворцовых сенях лучшей плясуньей считается.

— Что? Неужто-ж и впрямь? А ты не врешь грехом, девушка? — недоверчиво усмехнулась Таня.

— Врет поди… Нешто может такая маленькая да лучше всех отличиться, — подхватили другие девушки, незаметно присоединившиеся к юным собеседницам.

— И то приврала малость гостьюшка наша… — поддержали их и парни.

— А ежели не вру? А ежели царев… — запальчиво начала было Маврута и снова прикусила язычок, встретясь взором со взорами царевны, — а ежели и впрямь сестрица моя Лизанька за пояс заткнет любую у вас плясунью? — обвела она блестящим вызывающим взглядом веселую толпу слобожан.

— Оставь, Маврута, ну не верят они и не надо… Что нам с того? — попробовала успокоить расходившуюся девочку царевна.

Но Маврута и слушать ничего не хотела.

— Золотая ты моя царе… Лизанька… — во время поправилась она, — дай ты мне радость, покажи ты этим Фомам неверным, что не зря я брешу, что действительно ты в танцах преизрядная искусница, — с мольбою прижимая руки к груди, обратилась она к царевне Лизаньке.

Та видя, что не в себе её Маврута от желания похвастаться перед всеми этими людьми её, Лизанькиным уменьем, не долго раздумывая, решила удовлетворить свою маленькую подругу-фрейлину. К тому же и в самой Лизаньке на этот раз громко заговорил голосок тщеславия. Почему бы ей и впрямь не блеснуть своим уменьем перед девушками рыбацкой слободы?