Станислав Романовский - Рассказы

Признание это девочка слышала от старика не в первый раз, а сейчас посреди степи в кабине комбайна оно показалось ей уютным, домашним, и девочка, ткнувшись головой в грудь отца, пробормотала сонным голосом:

— К маме хочу…

Он погладил ее по светлой голове, нагнулся и шепнул на ухо:

— Умница ты моя!..

Когда кузов с краями наполнился зерном, Алексей Иванович удивился:

— Быстро как!.. — И прибавил: — Поеду потихоньку.

Машину он завел не сразу, и поехала она не спеша, будто с ленцой. Но отец сказал уважительно:

— Алексей Иванович ни одного зернышка не уронит в дороге. Все в целости привезет. А ездит — не торопится.

И заснул на полуслове.

Дышал он неслышно, лицо разгладилось, большие набухшие ладони виновато прилегли на коленях.

Таня осторожно погладила ладони отца, и они как бы сказали ей:

«Мы недолго будем отдыхать. Отдохнем, и опять за работу».

Девочка вздохнула про себя:

«Устал отец. Пока он спит, я сбегаю к речке, воды ему принесу».

Она взяла бутылку из-под молока, тихонечко спустилась по железной лестнице на стерню и бегом побежала к речке.

Розовела степь; птицы пробовали голоса; длинная-предлинная тень бежала рядом с девочкой, задевала за стернинки; степная речка в пологих, вровень со степью, берегах угадывалась впереди по невысокой белой гряде тумана…

Алеша не хотел ехать в пионерский лагерь.

— Не посылайте меня, — просил он родителей. — Не поеду я.

— Почему? — спрашивали родители. — Почему все-таки?

— Неохота.

— А почему неохота?

— Не поеду я!

— А туда ехать-то не надо, — говорила мать. — Пешком можно дойти: лагерь-то рядом — в Танаевском бору.

— Чего вы меня прогоняете? — спросил Алеша и задышал часто-часто.

— Да никто тебя не прогоняет. Никто! — Мать как маленького взяла его на руки и удивилась: — Тяжелый какой!

Отец, где на автобусе, а где пешком, проводил Алешу до самого лагеря — к дощатым домикам на поляне, где гудели ребячьи голоса.

— Дальше-то не провожай, — застеснялся Алеша и побежал по поляне, налитой как чаша с краями по вершины деревьев золотым воздухом.

В столовой мальчугану ударили в лицо горячие запахи. Место ему досталось рядом с Людмилой и Никитой. И не успел Алеша отдышаться, как ему принесли суп, и его Алеша съел немедленно и тарелку зачистил. А потом подали компот и котлету, от которой шел пар. Тут бы с устатку съесть эту котлету безо всяких хитростей, да Людмила распорядилась:

— Веригин, ты вилку держи не в правой руке, а в левой.

— Так несподручно! — оправдывался Алеша. — Кабы я левша был. А я — правша… Научусь…

— Когда? — спрашивала Людмила.

— С годами, — шуткой отвечал Алеша и, не выдерживая строгого взгляда девочки, обещал: — Нынче научусь.

После обеда дети пошли купаться. Внизу, между соснами, от которых жарко пахло смолой, искрилась Кама. По тропинке, оскальзываясь на глянцевых сосновых корнях, дети спустились к реке.

— Купаться-то нельзя — рука не терпит, — пожаловался Никита. — До того холодная вода в Каме! Не верите — потрогайте воду. Перед этим холода были, и надо до-ооолго ждать, пока Кама нагреется…

— На лодочке бы прокатиться, — сказала Людмила.

— А вон она — лодочка-то! — обрадовался Никита и привел друзей к лодке с мачтой и без весел. На дне ее в дождевой воде плавал ковшик из бересты.

Берестяным ковшиком дети по очереди вычерпывали воду, а она все не кончалась, будто в днище бил родник.

Алеша нет-нет, да и взглядывал на тот луговой берег. Там золотились пески. Выше краснела глина. А еще выше зеленели тальники. Над ними, охваченные ветром, как огнем, белели серебристые ивы. Если попасть на ту сторону и пойти напрямик через луга — близко Большой бор и кордон, где отец с матерью.

— Все! — объявил Никита и бросил ковшик на звонкое дно лодки.

Ковшик подпрыгнул.

А Никита выворотил из песка доску, ополоснул ее в Каме и, улыбаясь всем широким, счастливейшим, распаренным лицом, показал доску девочке:

— Это — вместо весла! Люда, проходи на корму. Погоди, я лодку толкну…

От усилий Никиты, гремя железом, лодка сползла в Каму, дала течению увлечь себя и остановилась, вздрагивая на цепи, как большая сильная рыба на кукане. Она порывалась сплыть вниз по Каме-реке, но цепь, привязанная к колу, не пускала ее и гремела.

Наверху протрубил горн — сперва хрипло, словно петух спросонок, а потом чисто и протяжно, и бор откликнулся эхом.

— Людям покататься не дают, — пожаловался Никита. — Полдничать зовут. Что мы — есть сюда приехали?

И первый полез в гору к лагерю.

После полдника дети отдыхали, играли в волейбол и в футбол, кто во что может… Ужинали…

Над поляной проступили звезды.

Алеша пришел к обрыву и увидел, как внизу качается черная лодка с мачтой. Через всю Каму от этой горы лиловая тень доставала до того берега, до лугов, повитых туманом, и там дрожал синий огонек.

«Рыбаки костер жгут, — подумал Алеша. — Не отец ли пришел на рыбалку?»

И вздрогнул, оттого, что Никита, подкравшись, стукнул его по спине и спросил в самое ухо:

— Не слыхал, как мы с Людой подошли? А мы шли — не таились.

— Он у нас задумчивый, — сказала про Алешу Людмила, — Задумается и ничего не слышит, — И встрепенулась: — На том берегу — синий огонь.

— Почему-то синий, — зевая, подтвердил Никита. — Спать охота. А вам нет?

Ночью Алеша лежал под одеялом на твердых, словно засахаренных, накрахмаленных простынях и слышал, как на соседней кровати по-взрослому храпит Никита. А над домиком по вершинам сосен катится ветер. У обрыва срывался с них, летел через всю Каму туда, где отец с матерью…

— Никита, — шепотом попросил Алеша. — Не храпи…

Тот не проснулся, но ненадолго поутих. А потом захрапел громче прежнего.

И Алеша не заметил, когда уснул. Он проснулся от крика горластого петуха, не вдруг сообразил, что это горнист собирает лагерь на зарядку — на росяную поляну, и быстрее быстрого стал одеваться.

Ближе к вечеру мальчуган один спустился к Каме и сел в стороне от лодки, что колыхалась на цепи. По всей Каме закипали бурые волны с белыми гребнями, наливались чернотой, уходили к тому берегу и высоко выкатывались на золотые пески. И опять Алешу нашли Людмила и Никита.

— Ты чего от нас прячешься? — весело спросила девочка.

— Я? — растерялся Алеша. — Да не прячусь я. Не думаю.

— Прячешься! Прячешься! — Никита похлопал Алешу по плечу. — Только отвернешься — нет тебя. Как это ты умеешь?

— Опять синий огонь, — Людмила показала рукой вдаль, — На том же месте. Что это? Никто не знает?

В лугах, в тумане, слабый, как свет в лесной избушке, светился огонек, и сердце Алеши сжалось.

Никита сказал:

— Ветер от нас дует. А у нас лодка… Натянем на мачту простыню, не успеем оглянуться — будем на том берегу. И тогда узнаем, что это за огонь такой… Поедем сегодня ночью до подъема?