Милий Езерский - Сила земли

Пришла Марция, жена Афрания. Узнав гостя, она заботливо прислуживала ему за столом. Тиберий ел из общей миски тёплую гороховую похлёбку, черпая её, как и другие, чашкой, сделанной из мякоти хлеба, и весело беседовал с Мульвием, называя его за природную живость воробьём.

Тиберий засиделся у стариков.

— Целый день я пробыл в вашем квартале, — сказал он прощаясь, — и рад, что вы живёте дружно. О земле побеседуем в другой раз. Тогда вы познакомите меня с плебеями, которые хотят вернуться на свои родные земли.

Мульвий вызвался его проводить. Тиберий ласково похлопал мальчика по спине:

— Когда ты подрастёшь, Мульвий, будь таким же смелым и стойким, как твой отец.

— Я мечтаю быть таким, как ты, — тихо ответил Мульвий и, нагнувшись, поцеловал у Тиберия руку.

Тит с семьёй и Маний со своей старухой матерью ютились в сыром, полуразвалившемся доме, занимая крошечный атриум. Но они рады были и этому — многие разорившиеся земледельцы ночевали с семьями на улицах, на ступенях храмов, в портиках. [107] По́ртик — крытая галерея с колоннами.

Прошло несколько дней после встречи с Тиберием. Тит и Маний оживлённо обсуждали беседу с ним. Лица их были возбуждены, в словах теплилась надежда.

— Он сам пришёл к нам, — говорил Тит. — А если нобиль просит поддержки у плебса, это значит, что он готов постоять за него. Тиберий желает нам добра, и глупо было бы — клянусь Юпитером! — пренебрегать его помощью.

— Это так. Но почему он желает нам добра? — усмехнулся осторожный Маний. — Что побудило нобиля прийти к нам? Подумал ты об этом?

— Я не понимаю тебя, Маний! Ты же сам приветствовал его, кричал больше всех, восхвалял его, а теперь сомневаешься…

— Я всё обдумал и не могу сказать, как тогда на улице, что он наш.

— Глуп ты, Маний. Можно ли не доверять Гракхам? Отец Тиберия сражался в Иберии, и даже варвары полюбили его за честность и милосердие. А Тиберий — сын Семпрония Гракха.

— Но не забудь, что он родственник Сципиона Назики, который сделал нас нищими!

— Он считает, что легионы должны пополняться здоровой деревенской молодёжью, а такую молодёжь могут дать отечеству только земледельцы.

Они сидели перед потухающим очагом и ели гороховую похлёбку из глиняной миски. В стороне сидели Авла с детьми и старая мать Мания. Старуха дремала, покачиваясь, и Авла уговорила её лечь; уложила рядом с ней детей и прилегла, прислушиваясь к беседе мужчин.

— Нет, я верю Тиберию, — продолжал Тит, вытирая ладонью рот. — Не может быть, чтобы он хитрил. И ради чего? Ты видел его глаза? Такие глаза, Маний, не лгут.

Не успели они покончить с едой, как послышались голоса — входили гончары, сукновалы, кузнецы, портные. Атриум не мог вместить всех, и многие расположились снаружи.

Ремесленники наперебой расспрашивали Тита и Мания, чем может помочь им нобиль; а Тит возбуждённо рассказывал им о Тиберии Гракхе.

— Когда он станет народным трибуном, — говорил Тит, — у нас будет хороший защитник. Тиберия я знаю — муж твёрдый, смелый. Если он не побоялся первым взойти на стены Карфагена, то ему ли испугаться борьбы с богачами!.. Нет, я верю ему! — воскликнул он с таким жаром, что все повеселели.

— Это хорошо, — кивнул гончар. — Если Гракх за нас, то и мы за него.

— Мы изберём его народным трибуном! — загудел атриум разрозненными голосами. — Мы все пойдём за ним!

— Не выбрать ли нам людей, чтоб они разъяснили народу, чего мы будем добиваться?

В атриуме было тесно и душно, хотя дверь была открыта настежь.

Тит протолкался на середину атриума. Глаза его горели.

— А где твой Гракх? — закричал ему кто-то из плебеев. — Говорят, он отправился на войну…

— На какую войну? — опешил Тит.

— В Иберию. Вместе с консулом Гостилием Манцином.

— И не предупредил нас! — вскричал Тит.

— Не успел, должно быть, — резко сказал Маний. — Богачи убрали его в Иберию — наверное, пронюхали о желании его помочь пахарям. Поняли, квириты? Но мы не сдадимся. Будем готовиться, пока Гракх не вернётся.

Была уже полночь, когда ремесленники расходились по домам. Улицы, населённые плебеями, спали — кругом темнота и тишина, и только изредка доносились звуки кифары, [108] Кифа́ра — семиструнный музыкальный инструмент. смех да хриплая пьяная песня.

Тит стоял на пороге своего дома прислушиваясь. Он думал, как хорошо было бы вернуться в деревню, на свою землю, спокойно жить, наслаждаясь дарами природы. Города он не любил и жил в нём поневоле. Могла ли шумная городская жизнь заменить тихую жизнь деревни! Нет, его предки были пахарями, и он никогда не откажется от родной земли!

Тиберий действительно отправился в Испанию в должности квестора при консуле Гостилии Манцине. Проезжая через Этрурию, он увидел работавших на полях закованных в цепи невольников, услышал стоны рабов.

«Рабы вытеснили свободнорождённых, — подумал он. — Неудивительно, что земледельцы уходят в города в поисках работы».

Они высадились в Испании и во главе отряда отправились к легионам под Нуманцию.

Города и деревни, через которые они проезжали, были населены «мирными» иберами, но консул и квестор чувствовали неприязнь их: трудно было купить продовольствие для отряда и сено для лошадей, а ночью исчезали проводники.

Приходилось брать проводниками стариков, заключать их под стражу, чтобы не убежали.

Положение под Нуманцией было тяжёлым. Легионы терпели поражения, воины разбегались, не хотели сражаться. Легионеры пьянствовали, играли в кости, не исполняли приказаний начальников. Но консул Гостилий Манцин не принял нужных мер. Это был легкомысленный, хвастливый человек, любивший пирушки, песни и пляски ибериек.

Однажды нумантинцы сделали вылазку и, разбив римские легионы, окружили их.

Гибель грозила войску.

Тиберий убедил консула начать мирные переговоры. Условия, предъявленные неприятелем не делали чести римскому оружию, но мир, по настоянию Тиберия, был заключён, спасено двадцать тысяч воинов.

Тиберий собирался в Рим, чтобы передать мирный договор на утверждение сената.

Недалеко, за деревьями, шумело море, и шум его был ласков и успокоителен. Солнечные лучи заливали землю потоками света, аромат цветов не был удушлив, как в безветренные дни; морской ветерок бродил по листве, лаская лепестки цветов.

Сервий целые дни работал в саду, помогая Децию, но видел, что тесть по-прежнему недоволен им. Деций не мог простить зятю его бедности и думал, искоса поглядывая на него: «Работает он хорошо, но я предпочёл бы человека, у которого есть своё хозяйство, свой домик, свой виноградник. Что с того, что он расширил площадь виноградника на холмах, за садом? Это и я бы сделал. А Тукция глупа со своей любовью. Да и что такое любовь? Вышла бы замуж за одного из соседей, у которых всего вдоволь, и жила бы — клянусь Церерой! — гораздо лучше!»