Милий Езерский - Сила земли

— Но ты забываешь, что Рим занят войнами, — прервал его Диофан.

— Скажите, друзья, — обратился к учителям Тиберий, — правда ли, что, начав войну с Карфагеном, Рим уподобился волку, напавшему на овцу?

— Ты забыл, что эта овечка чуть не проглотила волка под Замой [25] За́ма — город в северо-восточной Африке, у которого Ганнибал был разбит Сципионом Африканским в 202 году до н э. , — улыбнулся Блоссий.

— Да, но теперь нет Ганнибала.

— Верно, Тиберий, Ганнибала нет, но Карфаген остался. И он не желает уступать первенство римлянам.

— Тем более, — подхватил Диофан, — что эта борьба за первенство на море и торговлю началась уже давно.

Всё это хорошо было известно Тиберию. Не раз они говорили о первой и второй Пунических войнах; знал он, что сперва борьба происходила за Сицилию, затем за Испанию и мировое господство, и Рим победил карфагенян, стал господином на суше и море: Гамилькар Барка и сын его Ганнибал потерпели поражение. Однако Карфаген не мог примириться с утратой первенства, подрывом своей торговли и стал быстро оправляться от удара под Замой. Оттого предусмотрительный Катон Цензор призывал в сенате покончить с Карфагеном.

Заговорили о государственном устройстве Рима и Карфагена. Блоссий сказал, что ни Рим, ни Карфаген нельзя назвать республикой. Римом управляет сенат из трёхсот человек, который руководит всеми военными делами, распоряжается казной, устанавливает налоги, чеканит монету.

— Даже народное собрание и народные трибуны [26] Народный трибун — должностное лицо, избиравшееся ежегодно на собрании плебса по трибам. Народных трибунов было десять. Лицо, оскорбившее народного трибуна считалось проклятым. Народный трибун имел право произнести «Veto» («запрещаю») против распоряжений, нарушающих права плебса. не решаются выступать против сенаторов! — И тут же с едкой насмешкой Блоссий стал говорить о Карфагенской республике. — Во главе Карфагена стоят два избираемых ежегодно суфета, как у нас — два консула. Римляне и греки называют суфетов царями. Сенат состоит из трёхсот человек, как и в Риме. Но в Карфагене нет деревенского плебса, вся земля принадлежит богачам и возделывается рабами. Карфагеняне — первые купцы в мире.

— Но ты умолчал, Блоссий, о морских силах Карфагена, — сказал Диофан. — Позабыл и о наёмниках, испытанных в боях.

— И хорошо сделал, Блоссий! — вскричал Тиберий. — Каждый римлянин обязан помнить Милы [27] Ми́лы — мыс на северном берегу Сицилии, к западу от Мессаны. Здесь в 260 году до н. э. (во время первой Пунической войны) консул Гай Дуилий разгромил карфагенский флот. и Заму!

Так беседуя, они возвратились в атриум.

Корнелия уже сидела на биселле — двухместном кресле. Она усадила Тиберия рядом с собой.

— Известно ли тебе, сын мой, что Катон Цензор не раз выступал за войну с Карфагеном, а сторонники сенатора Сципиона Назики Коркула стояли за мир? Катон не раз говорил, что он убедился в опасности, угрожающей Риму, когда находился в Африке во главе посольства. «Я считаю, — кричал он в сенате, — что поражение при Заме не ослабило Карфагена, что пуны [28] Пу́ны — так римляне называли карфагенян (отсюда выражение «Пунические войны»). желают отомстить нам за Заму! Берегитесь, как бы не появился второй Ганнибал! Не забывайте, что страна их богатеет с каждым днём: в ней триста цветущих городов!» Катон тогда вынул из тоги фиги редкой величины и, показывая их сенаторам, заключил: «Видите эти фиги? Страна, в которой они растут, находится только в трёх днях пути от Рима!» Он говорил о том, что пуны строят множество кораблей — значит, они готовятся к войне, что, если Рим не сокрушит Карфагена, он задушит нас, станет первым в мире, торговля и могущество перейдут к нему и римляне станут рабами пунов! Однако Сципион Назика Коркул продолжал возражать, и противники войны поддерживали его. А Катон при каждом выступлении сенаторов повторял: «А всё-таки я думаю, что Карфаген должен быть разрушен». И он добился, что сенат на тайном заседании голосовал за войну с Карфагеном, если пуны не распустят своих войск и не прекратят строить корабли.

— Всё это так, — заметил Блоссий, — но — клянусь Юпитером! — сенат пустился на хитрость, чтобы ослабить Карфаген, сделать его неспособным к войне. Когда карфагеняне вынуждены были взяться за оружие против нумидян, сенат объявил войну Карфагену. Неужели мало было со стороны Карфагена просьб о мире, выдачи трёхсот заложников, множества оружия и кораблей? Но римляне, сверх того, потребовали разрушить Карфаген и строить новый город в восьмидесяти стадиях [29] Ста́дий — мера длины, равная 177,7 метра. от моря. О боги! — вскричал он, подняв руки. — Что же оставалось делать пунам, как не взяться за оружие?

— Я ещё мало сведущ в этих вопросах, — задумчиво произнёс Тиберий, — но слушаю всё это с негодованием. Я уважаю старого Катона, Аппия Клавдия и других благородных мужей и часто думаю: если они нарушают справедливость, которую боги вложили в сердце человека, то не иначе, как из любви к отечеству и ради его благоденствия. И всё же в глубине души я испытываю стыд…

Диофан и Блоссий переглянулись. Взгляд Диофана говорил: «Видишь, наши семена упали на плодородную почву», а в глазах Блоссия сверкало торжество.

Корнелия прервала беседу.

— Не нам, — с неудовольствием сказала она, — вмешиваться в дела отцов республики.

Избрание Сципиона Эмилвана для ведения войны с Карфагеном не радовало её. Она не любила его за популярность в Риме, за прямоту в речах, резкость суждений и откровенное порицание поступков нобилей. Сципион Эмилиан не щадил никого — ни родственников, ни сенаторов, ни заслуженных государственных деятелей.

«Неблагодарный! Он бросил камень даже в отца моего, Сципиона Африканского», — думала Корнелия, вспоминая слова Эмилиана: «Можно ли хвалить победителя Ганнибала за высокомерие и презрение к плебсу?» Ещё тогда Корнелия ответила ему: «Постыдись! Ты порицаешь наших отцов, но посмотрим, как ты осмелишься не выполнить постановления сената, когда будет приказано разрушать города, продавать жителей в рабство!» И помнила холодные слова его: «Я воин и точно выполню то, что будет приказано сенатом. Но я не возьму ни одного обола [30] Обо́л — мелкая греческая монета. из добычи, ни одного обола из денег, вырученных от продажи военнопленных».

Сейчас Сципион Эмилиан был мужем её дочери, но старая неприязнь осталась.

— Сын мой, — обратилась она к Тиберию, — ты хорошо сделал, решив отправиться на войну. Несомненно, это решение внушили тебе добрые боги.

«Не боги, а Публий, — с признательностью к Сципиону Эмилиану подумал Тиберий. — Он будет моим наставником в военном деле». Однако Тиберий не сказал этого, не желая расстраивать мать.